Горячие моторы. Воспоминания ефрейтора-мотоциклиста. 1940-1941 - Гельмут Гюнтер Страница 21

Когда мы 11 июня покидали Кирхдорф, все население городка вновь высыпало на улицы. Все транспортные средства были сосредоточены на главной улице. Офицеры обменивались рукопожатиями с известными горожанами, и мы, усыпанные цветами, покатили к товарной станции для погрузки в железнодорожный состав. Подобное мы уже пережили в Югославии. Никто и словом не обмолвился, куда лежал наш путь. Единственным отличием было то, что на этот раз переброска осуществлялась по железной дороге. Никто из нас и в страшном сне предположить не мог, что эта переброска обозначит начало конца и что конец этот суждено пережить лишь считаным солдатам нашего батальона. А сейчас все смеялись, шутили, пели, ничего не подозревая.

Мотоциклы были надежно закреплены на открытых платформах, а мы ехали в пассажирских вагонах. Относительно конечного пункта заключались пари, но выигравших не было.

– Давай-ка, Гельмут, присаживайся к нам, перекинемся в картишки, – предложил Хубер, дружески ткнув меня в бок.

Вольф уже раздавал карты.

– Я когда-то знал одного человека, у которого всегда тряслись руки. И знаешь почему, Вольф? – насмешливо спросил Бела.

Ответа он так и не дождался. Состав здорово тряхнуло, и карты посыпались на пол. Поезд тронулся. На часах было ровно 4:30. Мы напряженно вглядывались в медленно уплывавшую прочь железнодорожную станцию. Скоро проехали и Зальцбург. Поезд стучал колесами где-то между Регенсбургом и Нюрнбергом. В Нюрнберге прояснится, куда нас все-таки везут. Мы прилипли к окнам. Уже темнело. Ганс едва разобрал название станции Галле.

– Кто-нибудь что-нибудь понимает? – спросил Швенк.

Когда мы миновали Торгау, когда позади остались Зорау (современный Жары) и Глогау (современный Глогув), сомнений оставаться не могло. Нас перебрасывали в Польшу! Но что это могло значить?

– В общем, на полигон нас везут. Чтобы привести нас в чувства как следует. Боже, в чем я перед Тобой провинился, что Ты заслал меня в эти войска? – закатив глаза, вопрошал Бела.

Размышлял вслух и Швенк:

– Не думаю, чтобы в Германии был такой дефицит полигонов, чтобы везти нас куда-то через всю страну.

Наше путешествие завершилось, когда мы проехали Кротошин.

Состав моментально разгрузили. Все рекорды побили, наверное. И тут хорошо знакомая команда:

– Запускай двигатели!

Через Радом и Зволень мы доехали до городка Пулавы. Батальон разместился в гигантском лагере из бараков. Может, Бела все-таки прав? Уж очень все здесь походило на полигон. Прощайте, веселые денечки в Кирхдорфе! Полигоны во всем мире только для того и построены, чтобы выжимать все соки из солдата.

В бараках циркулировали самые фантастические слухи. Но чаще всего повторялся один и тот же: мы достигли договоренности с Россией о пропуске наших войск через Украину и далее через Кавказ в Турцию, откуда двинемся в Африку. Там мы должны соединиться с Африканским корпусом, навалившись на англичан. И – что самое удивительное – большинство искренне верило в эту бредятину!

– Ребята, ну сколько же горючки надо сжечь, преодолевая такие расстояния, – резонно возражал Вольф.

Бела был явно недоволен:

– Какое мне дело до этих арабов? Схватишь где-нибудь бабу, поднимешь паранджу и увидишь, что она тебе в бабушки годится! Ну и нравы!

Все познания Белы об арабском мире ограничивались тем, что все женщины Востока ходят в паранджах. Казалось бы, самый реальный и логически обоснованный вариант – война с Россией – никому не приходил в голову. Думаю, это распространялось и на офицерский состав. С той лишь разницей, что офицеры чуточку больше знали о нравах Ближнего Востока, чем наш Бела.

Никаких подозрений у нас не вызвало и то, что отдельные группы солдат направляли для охраны мостов, других – на проведение разведки дорог. Все это представлялось частью рутины. Мотоциклисты-посыльные тоже не были перегружены поручениями. Да и какие могли быть поручения – батальон в полном составе сосредоточен на одном месте, все рядом. Иногда, когда наше ничегонеделание слишком уж раздражало начальство, оно распоряжалось о проведении регламентных работ. Поэтому мы сидели и копались в разобранных карбюраторах, продували воздушные фильтры, закрепляли электропроводку и, если никого из командиров вблизи не было, дремали прямо у мотоциклов.

В автобатах широко известна байка о том, что водитель, лежа под машиной во время ремонта, должен непременно привязать левую руку к кузову. Вопрос: а для чего? Чтобы ловчее было работать правой? Да нет, чтобы спать и одновременно создавать видимость работы. Именно так и поступил один водитель в Пулавах, возивший начмеда. Все отправились на вечернее построение, а тот так и остался лежать под машиной. Шпис, разумеется, заметил. И надо сказать, поступил с этим солдатиком по-божески – просто высмеял его: мол, дружок, вы не оригинальны – приемчик-то с бородой!

Меня определили в дивизионные посыльные. Когда мы прибыли в Пулавы, каждая часть из состава дивизии выделяла посыльного в штаб дивизии. Его раз в сутки сменял кто-нибудь еще из его товарищей.

Нас подняли среди ночи. Мы, протирая глаза, недовольно роптали.

– Черт бы их всех побрал… И угораздило меня не ехать к своим, а заночевать здесь! – бранился посыльный из саперного батальона.

Потом все же явился офицер из отдела снабжения штаба дивизии и объявил, что через несколько минут по радио состоится выступление доктора Геббельса. Нечего и говорить, что выступления по радио партийных и государственных руководителей в ту пору было совершенно обыденным явлением. Но если уж к микрофону вылез сам Йозеф, наверняка речь пойдет о чем-то дьявольски важным. За войну мы успели привыкнуть к сюрпризам. Но когда Геббельс заговорил, наши физиономии вытягивались все сильнее и сильнее. Сначала нам показалось, что мы что-то недослышали или перепутали, и непонимающе уставились друг на друга. Оказалось, нет, мы ничего не перепутали. Германия находилась в состоянии войны с Россией! Так что, Бела, не видать тебе арабских женщин в паранджах!

– Боже мой! Это уже нечто совсем другое – теперь нам предстоит воевать на два фронта! – пробормотал кто-то.

Новость нас явно не вдохновила. Всем было очень не по себе. Но что мы могли знать о большой политике? Политико-воспитательная работа? Да бросьте вы! Мы разворачивали газеты с единственной целью – узнать, в каком кинотеатре идет хороший фильм и в каком кабаке повеселее и подешевле. И когда командир роты собирал нас на политинформацию, это давало возможность вздремнуть за спиной сидящего впереди. Объявление войны России было для нас шоком, оно застало нас врасплох. Одно мы знали твердо: эта кампания уже не будет столь молниеносной, как в Польше, Франции или Югославии.

Впрочем, времени на раздумья не оставалось. Заместитель начальника оперативного отдела штаба дивизии вызвал нас в штаб, и вскоре мы вернулись в свои части и подразделения с туго набитыми портфелями документов. Почти сразу же мы узнали и о том, что наша дивизия не входила в число соединений первого эшелона, то есть нам не пришлось первыми пересечь границу Советского Союза. Однако доносившийся с востока гул канонады говорил о том, что сражения начались.