Бенкендорф. Сиятельный жандарм - Юрий Щеглов Страница 21

Между тем Франция находилась в непростом экономическом положении. Хлебные цены росли. Гектолитр пшеницы стоил в среднем пятнадцать — двадцать франков. К 1812 году за него будут платить тридцать пять, а иногда и семьдесят пять франков. Кое-где в деревнях начинали есть лебеду и отруби. Как свиньи! Хотя, кажется, свиньи не едят лебеду. Континентальная блокада приносила больше вреда, чем Англии. Довольны были лишь поставщики смерти. Военные заказы сыпались на них как из рога изобилия. Остальные промышленники глухо роптали, как мужичье в окрестностях полигонов:

— Бонапарт солдат и мало смыслит в торговле. Его крайние меры доведут нас до разорения.

Тайные приказы об аресте недовольных рассылались Савари в еще большем количестве, чем при Людовиках XIV и XV. В секретных камерах содержалось около тысячи заключенных. Среди них почти сотня политических. Тех, кто осуждал военные приготовления и кровавую тризну, которую собирался отпраздновать деспот, держали в кандалах. И женщин не щадили. Выдающихся — герцогиню де Шеврез, мадам Рекамье и госпожу де Сталь — отправили в изгнание. Правда, Наполеон настаивал, что госпожа де Сталь не изгнана, а всего лишь удалена.

Русский император скорее почувствовал, чем понял, что ему угрожало. И он поклялся не сложить оружия, даже если придется сражаться на берегах Ледовитого океана и Волги.

Таким образом, заслуги графа Толстого и флигель-адъютанта Чернышева нельзя отрицать. Что касается последнего, они были растворены — все без остатка — в сложившейся позднее репутации. Он сам способствовал формированию в высшем обществе отрицательного мнения о себе, повторяя комично после кампании 1813–1814 годов: «J’ai pris Cassel», «J’ai pris Cassel» [19], имея в виду взятие Касселя, где он проявил храбрость и незаурядные тактические возможности. Его красивенькая и вертлявая жена — дочь богача графа Зотова — тоже надоела всем великосветским знакомым баснями о том, как Наполеон и его маршалы трепетали перед Alexandre. Стоило Alexandre появиться перед какими-нибудь стенами с горстью казаков, как ему тут же несли с поклоном ключи от города и просьбу принять капитуляцию. По Чернышеву получалось, что, не будь этого малого клочка земли, затерянного на европейских равнинах, и войны Россия бы не выиграла. Однажды графиня запамятовала название прославленного мужем города и обратилась за помощью к светлейшему князю Александру Сергеевичу Меншикову, между прочим, адмиралу и флотоводцу — конкуренту военного министра. Он давно сделал Чернышева мишенью своих иронических стрел:

— Prince, aidez moi! Quelle ville a pris Alexandre?

— Babylone, comtesse! [20]— ничуть не смущаясь, ответил Меншиков.

Присутствующие засмеялись, засмеялась и графиня, услышав знакомое географическое название.

И Чернышев и Меншиков в финале царствования императора Николая Павловича провалили Крымскую войну, но это случилось через четыре с лишним десятка лет, причем адмирал Меншиков принес, очевидно, не меньше несчастья России, чем военный министр Чернышев с его «J’ai pris Cassel», позорно проиграв битву при Альме и Инкерманское сражение, упоминание о которых сыщешь не во всяком русском учебнике. Особенно полезной деятельность Чернышева оказалась после смены послов. Несмотря на ограниченность, павловский любимец Александр Борисович Куракин не позволил Наполеону обмануть себя. Словом, все русские дипломаты — от Колычева, графа Моркова и Убри до Толстого и Куракина — не желали идти на поводу у корсиканца, предупреждая Петербург о грозящей опасности. Подпитанное кровью величие Наполеона не гипнотизировало их, как многих отечественных послов и журналистов.