Последний час рыцарей - Нанами Шионо Страница 21

Встреча Михайловича с султаном состоялась через десять дней после того, как до него впервые дошли эти слухи. Молодой командир и двое его заместителей (оба были старше его) прошли через городские ворота и оказались во дворце султана. Хотя они прибыли далеко не из самой богатой страны, но дворец Мехмеда II показался таким простым и бедным, что с трудом возможно было поверить, что это и есть резиденция правителя огромной империи. Еще хуже бедной обстановки выглядели отдельные предметы роскоши, беспорядочно разбросанные там и сям. Все во дворце имело небрежный и временный вид. Впечатляла лишь глубокая тишина. Казалось, множество людей, входивших и выходивших из него, боялись произвести хотя бы малейший шум.

Михайловича и двух его заместителей провели в нечто вроде приемной залы, убранной так, что она выглядела в точности как помещение в походном шатре. Они увидели молодого человека, сидевшего на низком широком кресле в центре комнаты. По почтительным манерам невероятно красивого пажа, который ввел и пригласил их в комнату, они догадались: этот молодой человек и есть сам султан Мехмед II.

Хотя фактически Сербия была вассалом Османской империи, формально она считалась «союзником». Поэтому молодым всадникам нужно были лишь преклонить колени перед султаном по европейскому обычаю, а не простираться перед ним ниц, как полагалось у турок. Они преподнесли султану дары от короля Сербии, а также письмо от сестры монарха Мары.

Вежливо поблагодарив пришедших за подарок, султан стал читать письмо от своей бывшей мачехи. Закончив чтение, он задал несколько коротких вопросов о том, как поживает Мара. Михайлович подумал про себя, что если бы царь услышал, с какой теплотой султан расспрашивает о Маре, он, несомненно, убедился бы, что благополучное будущее Сербии обеспечено. Однако это ощущение вскоре прошло, когда султан с безразличной небрежностью произнес:

— Вы присоединитесь к моей армии и примете участие в осаде Константинополя.

Сербские всадники опустили глаза, погрузившись в глубокое раздумье. Они ничего не могли сказать.

Наконец прозвучал их ответ:

— Мы прибыли сюда, думая, что нам предстоит сражаться с Караман-Беем.

Мехмед II остался невозмутимым. С прежней небрежностью он ответил:

— Приказ изменился, вот и все. На Караман-Бея вы пойдете позже.

Михайлович смотрел в лицо султану. Мехмед, должно быть, был на два или на три года его моложе, но сербу он показался воплощением самого дьявола.

Если бы Михайлович отказался, не только он, но и все его люди, стоявшие за городской стеной, были бы перебиты. Побег с отрядом в 4500 человек тоже становился делом немыслимым. Кроме того, он знал: попытка побега поставит под сомнение само существование Сербии. Приходилось делать именно то, что от него требовали.

Побледнев от отчаяния, он выслушал приказ Мехмеда выступить во главе основной армии и напасть на деревни в окрестностях Константинополя. Михайлович понимал: это не столько служит военным целям, сколько станет проверкой лояльности сербских всадников.

Труднее всего было сообщить это людям, ожидавшим своего командира в лагере. Но когда сербским солдатам были объявлены новости, они даже не стали выкрикивать протестов. Единственное, что нарушило молчание, были стоны душевной муки, вырвавшиеся из их стиснутых губ.

26 марта 1453 года вся османская армия собралась за городскими стенами Адрианополя и в строгом порядке выступила в направлении Константинополя. Возглавлял армию верхом на черном лоснящемся чистокровном арабском жеребце молодой султан, облаченный в белую мантию и белый тюрбан.

Первыми шли анатолийские войска под командованием правителя Малой Азии Исхака-паши. Регулярные силы насчитывали 50 000 воинов, все они носили одинаковые красные тюрбаны и имели одинаковое снаряжение.

За ними следовали многочисленные отряды нерегулярных войск, отличающихся снаряжением и оружием. Некоторые из этих солдат были призваны насильно или обманным путем, как сербы. Прочие пришли добровольно в надежде на богатую добычу. Многие из них в действительности были православными. Эти нерегулярные силы тоже насчитывали около пятидесяти тысяч солдат.

За ними шли европейские турецкие войска под водительством Караджа-паши. Они уже приобрели опыт, спалив один за другим несколько городов в окрестностях Константинополя. По тому, как бодро они шагали, было видно, что эти бойцы полны воодушевления. Мысль поставить ненадежные нерегулярные войска между регулярными анатолийскими и европейскими отрядами принадлежала, разумеется, Мехмеду.

Замыкали шествие отборные султанские янычары. Хотя поначалу они недолюбливали Мехмеда, двойное увеличение жалованья сильно поменяло их отношение. Возможно, чтобы понравиться султану, они демонстрировали абсолютное единообразие во всем — от обмундирования до строгого порядка в своих рядах. И в самом деле, даже роста они были почти одинакового. Янычары носили белые войлочные шапки, зеленые куртки и белые турецкие шаровары, с их поясов свисали ятаганы. Ятаганы и луки, которые бойцы держали в левой руке, составляли их главное оружие.

Отряды янычар числом до 15 000 человек формировали из бывших рабов-христиан. Их оторвали от их семей в юном возрасте, насильно обратили в ислам. Им не разрешалось жениться, жестко регламентированная военная жизнь сделала из бывших невольников лучших воинов преимущественно мусульманской армии.

Посередине отрядов янычар, образовавших идеальную прямую линию вплоть до кончиков луков, которые они держали в левой руке, ехал верхом правитель. Ветер играл его плащом, открывая зеленый шелк одежды. Как и янычары, которые с юных лет тренировались, чтобы служить ему, он был одет в священные цвета ислама, белый и зеленый.

Незачем говорить, что янычары были воодушевлены, их голоса сливались в военном гимне. Скоро мелодия захватила всю армию, словно ветер, продувающий пустую равнину.

Трубач сыграл печальную восточную мелодию, которая странно смешивалась с бодрым ритмом литавр. Сердца солдат переполнялись возбуждением, а их голоса сливались с музыкой.

С некоторого расстояния марширующие копьеносцы выглядели словно лес, движущийся по равнине. Лучники напоминали колеблющееся поле пшеницы, которое время от времени затмевала пыль, поднятая ими.

Мехмед не торопил своих людей. От Адрианополя до Константинополя было менее 300 километров, спешить оказалось незачем. Важнее, чтобы ожидание каждого солдата медленно росло по пути, а их воли и мечи слились в единую общую силу.

Они повторяли один и тот же походный марш снова и снова, но никто не возражал. Там и сям красные турецкие флаги с белыми полумесяцами дерзко развевались над клубящейся пылью. Турсун, ехавший верхом позади своего господина, видел, не веря своим глазам, как боевой дух войск возрастал, несмотря на абсолютную дисциплину. Разношерстные отряды каким-то образом превратились в единую грандиозную боевую силу. И это чудо сотворил человек, которого он любил более всего на свете. Мальчик с огромной гордостью смотрел на зрелище, разворачивающееся перед ним.