Русский бунт навеки. 500 лет Гражданской войны - Дмитрий Тараторин Страница 21

Офицеры-герои 12-го года, пройдя русским маршем по Европе и заняв Париж, попутно познакомились с таким новейшим европейским веяньем, как национализм. И они обращаются к отечественной истории, в поисках опоры, в поисках альтернативы слишком откровенной неправде наличного существования. То есть, с момента своего зарождения, буквально, русский национализм становится идеологией борьбы за исконную Правду. И одновременно апеллирует к русским демократическим традициям.

Да, все они, разумеется, были масонами. Однако, далеко не все тайные общества проникнуты духом интернационализма и прогрессизма. Достаточно вспомнить хотя бы те ариософские структуры, которые породили Национал-Социалистическую Рабочую партию Германии.

Заседания одного из первых протодекабристских обществ — «Священной артели» — начинались с удара «вечевого колокола». Новгородская республика была для его членов образцом и ориентиром.

«Общество соединенных славян» ратовало за создание конфедерации братских народов. Мощный союз славянских государств должен был, по их мысли, стать решающей силой в Европе.

А программа Павла Пестеля и вовсе называлась «Русская Правда». Вполне «фашистская», надо сказать, программа. Членов царской семьи предполагалось поголовно ликвидировать. То есть, выступление декабристов можно считать очередной, на этот раз неудавшейся попыткой цареубийства.

В случае же успеха, Пестель предлагал учредить жестко унитарную республику. В которой все инородцы подлежали бы русификации и христианизации. Их исконные земли он намеревался заселить русскими колонистами.

Движение декабристов во многом было продолжением перманентной «дворянской революции», которая началась вскоре после смерти Петра. С каждым новым переворотом некогда тотально служилое сословие обретало все больше свобод. Однако политических прав оно так и не получило. Монархи всероссийские предпочитали откупаться от шляхетства все большим ужесточением крепостного права. Задаривали преторинцев рабами, лишь бы те не потребовали в качестве оплаты за услуги реального, интституализированного участия в управлении страной.

Подобных проектов было предостаточно. Но все они благополучно клались под сукно. И помещичьи массы вполне удовлетворялись забавами с крепостными девками. Представительный орган им был без надобности.

Лидер сторонников реформ в первые годы правления Александра I граф Петр Строганов так характеризовал поместное дворянство: «это сословие самое невежественное, самое ничтожное и в отношении к своему духу, самое тупое».

Но декабристы-националисты были авангардом своего класса. И понимали, что когда большая часть народа в рабстве у меньшей, страна, фактически, живет в состоянии «холодной» гражданской войны. Понимали они и то, что самодержцы не решатся освободить крестьян. Что они заложники системы, которую создали и не рискнут «обездолить» тупые помещичьи массы, поскольку именно их и считают главной опорой трона. Не понимали они одного и главного — значения Веры. Что без нее не будет Правды. Что без нее и рабы, даже получив вольную, останутся рабами.

В освобождении от «гнета царизма», нуждается еще и Церковь. Власть обер- прокуроров над Святейшим Синодом — позор не меньший, чем порки мужиков на конюшне. Национализм декабристов был слишком импортный, слишком, опять же масонский. Они не только были «страшно далеки от народа», как мудро заметил Ульянов- Ленин, но и своему родному классу были не слишком близки.

Тем не менее, их выступление глубоко потрясло Николая I. И сыграло в судьбе самодержавия роковую роль. Монарх сделал из 14 декабря и вскрывшегося в ходе следствия разветвленного заговора, удручающий вывод — дворянство тотально ненадежно.

Лучшие его представители — потенциальные цареубийцы, а прочие лояльны лишь до тех пор пока им гарантировано сытое безделье за счет эксплуатации рабов.

И начинает формировать ту систему, каковую мы, строго говоря, имеем и сейчас. Власть в ней живет сама по себе, никому не доверяя и боясь проявлений инициативы любого класса и сословия. Единственная ее опора — бюрократия. То есть, новая служилая каста, лишенная корней и связей в обществе, зависимая только от «верховного главнокомандующего». Характерно, что Николай прямо говорил, что немцам доверяет куда больше, чем русским. Поскольку те служат не России, а императору лично.

Функции контроля над социальными процессами и пресечения нежелательных поползновений отдаются, созданному Николаем Третьему отделению Его Императорского Величества канцелярии. Сотрудникам ФСБ стоило бы отмечать не только дату создания ЧК, но и этого органа. Они наследники по прямой обоих учреждений.

Тогда же в николаевскую эпоху рождаются два мировоззрения, противостояние которых становится фронтом интеллектуальной гражданской на многие поколения вплоть до наших дней. Первые ратуют за заимствование готовых политических форм из Европы. Вторые — за созидание своих, на основе русских традиций. Славянофилы обнаруживают единственный и безальтернативный путь национального спасения — путь синтеза Веры и Правды.

В этой идейной борьбе Николай выбирает третью позицию — «держать и не пущать» и тех, и других. Так Самодержавие выбирает самоубийство.

Весьма символично, что в российском обществе ходили упорные слухи, что и сам Николай покончил с собой. Якобы, потрясенный катастрофическим исходом Крымской войны, он осознал, что его «бюрократическая» монархия — система абсолютно неконкуренто-, да в конечном счете, и нежизнеспособная.

Это чувствовал, конечно, не только ее создатель, но и ее враги. И стремились эту систему поскорее добить.