Последний день СССР. Свидетельство очевидца - Андрей Грачёв Страница 21

Все это, не оправдывая его колебаний, хотя бы объясняет попытки лавировать между все более острыми потребностями решения повседневных проблем разваливавшейся советской экономики и различными вариантами проектов отказа от нее, что добавляло к политическим страстям накапливавшиеся элементы экономического хаоса.

Естественным следствием этого было стремительное ухудшение условий жизни широких слоев населения, которые, не получая «дивидендов» от введения демократии, начинали разочаровываться в политических «подарочных наборах» перестройки.

В Москве дело не дошло до «Марша пустых кастрюль», как в Чили летом 1973 года при правительстве социалиста Альенде, но гул от стука по мостовой касок шахтеров, бастовавших из-за того, что в кузбасских магазинах пропало большинство продуктов и товаров, включая мыло, проникал в окна Верховного Совета.

Непродуманные решения о начале массовой антиалкогольной кампании, драматически сократив поступления в бюджет, одновременно нанесли ощутимый удар по популярности генсека, получившего в народе прозвище «минеральный секретарь». Контролируемый сторонниками Ельцина телевизионный канал немедленно провел параллель между этой кампанией и печально знаменитой «прохибишн» – эпохой антиалкогольной борьбы в США в 30-е годы, способствовавшей расцвету американской мафии.

Другой важнейший источник доходов национального бюджета – экспорт энергоресурсов – был к тому времени серьезно подорван из-за договоренности между администрацией Рональда Рейгана и саудовским королем о значительном увеличении продаж нефти на мировом рынке. В результате цена на нефть, основной источник наполнения государственного бюджета, не поднималась выше 10 долларов за баррель.

Горбачев говорил мне позднее: «Если бы я мог опереться, как Путин, на нефть ценой выше 100 долларов, бо́льшая часть политических проблем перестройки были бы решены». Возвращаться же к пополнению казны за счет массированной продажи водки, как делали до него практически все советские вожди, включая Андропова, Горбачев не хотел.

Однако открыть в конце концов досье экономической реформы Горбачева заставили не падение цен на нефть и не взлет нелегального спроса на водку, а сама логика начатых реформ.

Чтобы придать ее проекту максимально презентабельный вид, Горбачев поручил работу над ним двум популярным экономистам-рыночникам, Станиславу Шаталину и Григорию Явлинскому, представившим через несколько месяцев интенсивной работы эффектную программу поступенчатого перевода советской экономики на рыночные рельсы всего за «500 дней».

Несмотря на то что уже само название программы обещало, что менее чем за два года советская экономика окажется на другом берегу рыночного Рубикона, сам Явлинский потом признавался, что этот символический срок был избран скорее по политическим, нежели экономическим соображениям для того, чтобы легче «продать» программу недоверчиво настроенному населению.

С целью застраховать себя от дополнительных политических рисков при ее принятии Горбачев предложил Ельцину подписать программу вместе с ним. К удивлению собственного окружения, Ельцин согласился и подписал, не изменив в проекте ни строчки и даже, по выражению Явлинского, «не читая». «Брак по расчету» двух вождей демократической российской революции стал, казалось, реальностью.

Проблема состояла в том, чтобы убедить в состоятельности этого «брака» третью сторону – консерваторов в парламенте и непосредственно заинтересованное лицо – председателя правительства Рыжкова. Теперь надо было умасливать их. Столкнувшись с решительными возражениями своего премьера, который не принимал программу без внесения выхолащивавших ее существенных корректив, Горбачев в очередной раз попробовал найти компромисс и поручил «сгладить острые углы» программы более ортодоксальным экономистам из своего окружения. После этого весь карточный домик «брака» с Ельциным рассыпался. Российский лидер обвинил Горбачева в очередном «предательстве», заявив, что Россия берется за одностороннее осуществление мер, предусмотренных программой.

Окончательный экономический приговор союзному государству вынес российский парламент, проголосовавший за прекращение отчислений от сбора республиканских налогов в союзный бюджет (за исключением нескольких статей, о которых надо было торговаться). По мнению академика Станислава Шаталина, именно это решение предопределило будущий развал Союза.

Грозовое предупреждение

В начале лета перед депутатами парламента с фактическим ультиматумом, адресованным собственному президенту, выступили сразу три силовых министра: обороны, внутренних дел и КГБ, – требовавших при поддержке нового премьера Павлова чрезвычайных полномочий для «наведения в стране порядка».

Автором этой постановки был, несомненно, Крючков, изложивший в своем выступлении зловещий сценарий, якобы подготовленный западными спецслужбами совместно с «экспертами из Гарварда», состоявший в том, чтобы с помощью «агентов», инфильтрованных в высшие эшелоны власти (он давал понять, что имеет в виду прежде всего Яковлева), захватить в них контрольные позиции и заставить служить иностранным интересам. На вопрос депутатов, была ли эта важнейшая информация доведена до сведения президента, Крючков ответил, что тот реагировал «неадекватно».

Подобное политическое шоу, выглядевшее как мини-путч, должно было насторожить Горбачева и заставить его принять решительные меры против мятежников, однако он предпочел не драматизировать ситуацию, ограничившись выступлением в Верховном Совете два дня спустя, когда пожурил паникеров и поставил на место своего премьер-министра.

Позже стало известно, что Крючков вербовал сторонников для будущего путча не только среди депутатов собственного парламента. Как мне рассказал Дмитрий Саймс, сопровождавший бывшего американского президента Никсона в поездке по взбаламученной Москве в апреле 1991 года, Никсон совершил ритуальный обход главных политических актеров – Горбачева и Ельцина, – побывал в Верховном Совете, не забыв ни правых, ни левых радикалов.

На следующий день после ничем не запомнившегося визита вежливости к председателю КГБ Крючкову, к большому удивлению Никсона, в резиденцию, где он находился, прибыл порученец от Крючкова. В явно согласованных с шефом формулировках он передал ветерану американской политики совет Крючкова: «Не зацикливаться на нынешних находящихся на авансцене фигурах – Горбачеве и Ельцине, – от которых «страна устала», а присмотреться к новым лицам, выступавшим на вторых ролях, в частности в Верховном Совете, например к его председателю Лукьянову».

В тот момент, говорит Саймс, мы не придали этому совету должного значения, хотя, вернувшись в Вашингтон, упомянули произошедшее в нашем отчете. Только задним числом, после августовских событий все поняли, что уже тогда – неслыханная вещь! – получили от самого шефа КГБ и главного организатора будущего путча беспрецедентную целенаправленную «утечку», предупреждавшую американцев о заговоре «здоровых сил» против генсека и законного президента страны.

По правилам не только советских, но и любых других спецслужб, ответственные за такую «утечку» стратегической информации должны были рассматриваться как предатели. Инициатора нынешней от кары должно было спасти только то, что он сам определял, кто в данный момент был «врагом» или «агентом» и что есть предательство.