Чешское время. Большая история маленькой страны: от святого Вацлава до Вацлава Гавела - Андрей Шарый Страница 21

Парадоксально, но в годы Второй мировой войны на разных фронтах и в подполье погибло примерно столько же чехов, сражавшихся за освобождение своей страны от фашизма. Принято считать, что исторические проблемы не решаются методом «око за око», хотя на самом деле в результате военных конфликтов эти проблемы именно так и решаются. Изгнание немцев сопровождалось в чехословацком обществе активной дискуссией, участники которой, как правило, искали и находили оправдания и основания для коллективного наказания целого народа, порой словно соревнуясь в подборе аргументов поубедительнее. Главной движущей силой столь яростного гнева, бесспорно, стали перенесенные за время нацистской оккупации страдания и унижения; на эти чувства наложилась память о вековых противоречиях с немцами, разрешение которых весной 1945-го, как оказалось, не допускало компромиссов.

Некоторые фрагменты неприятной дискуссии цитирует в вышедшем в 1991 году исследовании «Депортация немцев из Чехословакии» историк Томаш Станек. Вот что писал в октябре 1945 года обозреватель журнала Masarikův lid: «Чешский вопрос — вопрос антинемецкий. Он означает последовательно отрицательное отношение к Германии. Это не месть, способная лишь ненадолго смирить огорчение и гнев, но справедливость, происходящая из высокоморального взгляда на человеческую суть. Ни одно из будущих поколений уже не получит столь реальной возможности для обеспечения условий, при которых Чехия стала бы для чехов настоящим домом, а чешское пространство принадлежало бы только чехам». Редактор газеты Svobodné slovo, бывший узник нацистского концлагеря Иван Гербен оценивал ситуацию так: «Нет разницы между немецкостью и нацизмом <…> Не бывает хороших немцев, бывают только плохие и очень плохие <…> Чешский отец, который не воспитывает своего ребенка в ненависти к немецким лжекультуре и отсутствию гуманизма, — не только плохой патриот, но и плохой отец. Столь же плохой, как отец, который не научил своего ребенка ненавидеть зло и ложь». Заслуженный антифашист Карл Крейбих (его не депортировали, а отправили послом Чехословакии в сталинскую Москву) считал, что немцам в любом случае не избежать коллективной ответственности: «Не вызывает сомнений, что будут наказаны невиновные, но чем провинились миллионы тех, кто был убит немцами? Немцы не отдают себе отчета вот в чем: с ними может случиться хотя бы десятая часть того, что они сами причинили другим». Племянница писателя Карела Чапека Гелена Кожелухова, героиня пражского подполья, видела только один выход: «Немцы надоели нам до смерти, мы хотим избавиться от них окончательно и любой ценой <…> Те, кто не попал в шестеренки немецкой машины и стоял поодаль, никогда не поймут, почему у нас есть неоспоримые причины не считать немцев за людей <…> Наперекор любой гуманности и во имя гуманизма немцы должны отсюда убраться». С некоторым сарказмом (как говорят, вообще ему присущим) высказался по актуальной теме министр иностранных дел Чехословакии, сын основателя славянской республики Ян Масарик: «Столетиями мы пытались жить с немцами под одним зонтом, но всегда сильно промокали. Хватит уже!»

Когда читаешь такое, становится не по себе: массовые репрессии, изгнания, ограбления практикуются «во имя гуманности», как следствие «высокоморального взгляда на человеческую суть»; «чешское пространство принадлежит только чехам». Все это недалеко от фашизма, вполне расистский лексикон. С другой стороны, объективистски замечают историки, нужно учитывать психологическую обстановку 1940-х годов: тогда сложно было представить себе мирное сосуществование чехов и немцев. Как сложилась бы судьба немецкого меньшинства, не случись депортации? Не оказалось ли бы оно жертвой еще более жестоких репрессий после прихода к власти коммунистов? Изгнание немцев из Чехословакии представляет собой эпизод масштабного исторического процесса, «эпизод страданий Европы, зажатой между Гитлером и Сталиным», как писал популярный американский историк Тимоти Снайдер. Однако от этого пусть маленький эпизод не становится менее черным.

После «бархатной революции» тема депортации в Чехии никакое не табу, однако относятся к ней с меньшим энтузиазмом, чем к юбилеям государственности, годовщинам начала сопротивления немецкой оккупации или вторжения в 1968 году в ЧССР армий стран Организации Варшавского договора. Журналисты время от времени публикуют заметки, ученые иногда проводят конференции, на киноэкраны нет-нет да и выйдет очередная драма. По части морали точки над i расставлены, тот же Ян Рыхлик, например, прямо пишет: «У чешского народа нет никаких оснований гордиться этой главой своей истории». Томаш Станек признает: «Отношение к немцам в первый послевоенный период было чрезвычайно жестким, иногда совершенно нечеловеческим». Но вот какая штука: в небольшом и теперь Хебе — десятки исторических объектов, не один же только стальной рельс на площади. Но внятного памятного знака немцам — жертвам депортации в Хебе, насколько мне известно, не появилось.

Это не значит, что покаянных поминальных камней в Чехии не существует вообще. Они есть не только в Постолопртах. Один, например, встретился нам в Шпиндлерувом-Млине — это популярный «северный» лыжный курорт в самых верховьях Эльбы — на туристической тропе на лесной опушке, вдоль быстрого и чистого Долского ручья. Рядом с замшелой глыбой с надписью «Спите спокойно!» укреплена простая деревянная табличка, на которой читаем: «В окрестностях этого места, по всей вероятности, захоронены останки нескольких десятков немцев, замученных чешскими партизанами летом 1945 года без следствия и суда. Их могилы не найдены. Виновные в совершении этого преступления не наказаны и никогда не будут наказаны».

Стоит прекрасный летний день, мимо проносятся велосипедисты, туда-сюда прохаживаются мамаши с колясками, влюбленные парочки спешат к дискотеке Dolska, собаководы выгуливают псов на поводках и без оных. В паре сотен метров горнолыжный подъемник на вершину Свати-Петр, в январе или феврале тут проводят соревнования Кубка мира. Моя добрая подруга, поэт и журналист Елена Фанайлова как-то, размышляя о последствиях войны, призналась, что часто думает о лесах как о скрытой зоне трагедий ХХ века. Это технология одновременности расстрелов и организации массовых могил, в лесах было легко убивать и прятать концы.

В 1996 году власти ФРГ и Чешской Республики еще раз вернулись к «судетскому вопросу», чтобы навсегда закрыть его. Подтвердили: итоги войны не подлежат пересмотру, на правительственном уровне требования пострадавших и их потомков о реабилитации или компенсации потерянной собственности поддерживаться не будут. Стороны выразили сожаление в связи с тем, что так неловко получилось, принесли взаимные извинения безвинно пострадавшим. Поэтому немецкому мужчине в деловом костюме больше и негде вырастить алые цветы — только на кладбище, на углу Карловарской и Нижнетагильской. Есть в Хебе и такая улица, этому городу было велено побрататься с советской танковой столицей.

Большинство депортированных из Хеба немцев осели в баварской коммуне Амберг. О побратимских связях в данном случае речь не идет, но потомки изгнанных иногда приезжают поглядеть на родину своих предков. Останавливаются, к примеру, в обветшавшей с императорских времен гостинице Goldener Stern (теперь Hvezda), а если кому-то там не нравится, то в отеле Barbarossa, по другую сторону от площади. Сентябрьским вечером мы попытались там поужинать, но в ресторане не нашлось ни одного свободного стола, и везде слышалась немецкая речь.