Война за пряности. Жизнь и деяния Афонсу Албукерки, рыцаря Ордена Сантьягу - Вольфганг Акунов Страница 21

Когда португальцы, словно свежий ветер, ворвались в самое гнездо этих интриг, Сеифадину, сидевшему на престоле, было пятнадцать лет от роду (самый подходящий возраст для царя Ормуза!), а все бразды правления держал дряхлый старец — визирь Кожиатар.

Молва о том, что натворили португальцы на Оманском побережье, достигла Ормуза раньше их самих. Чего только не рассказывали в Ормузе о неведомых доселе чужеземцах, которых изображали даже пожирателями сырого человеческого мяса! В последнее Кожиатар, конечно, вряд ли склонен был поверить, но все же в его сердце поселился страх. Тем не менее, божественное провидение явно позаботилось о нем, ибо в ормузской гавани стояло на якоре множество судов: шестьдесят кораблей, в том числе один принадлежащий царю Камбея мощный боевой корабль водоизмещением восемьсот тонн, вооруженный тяжелой артиллерией, с тысячей человек команды на борту; почти столь же мощный военный корабль правителя Диу, а также немалое число более легких судов — так называемых «дау» ^[47]. Все их команды состояли из правоверных мусульман, готовых оказать ормузскому визирю помощь и поддержку, как единоверцу и союзнику. Кроме того Кожиатар приказал срочно возвращаться в Ормуз своему собственному флоту, стоявшему на якоре у побережья «Большой Земли».

В самый ранний час 23 сентября, когда белые скалы еще призрачно мерцали в свете бледнеющей луны, португальская эскадра вошла в пролив. Весь день она осторожно плыла между мелями, избегая мелководья, и увидела Ормуз лишь к вечеру, когда лиловые тени голых соляных холмов стали становиться все длиннее и длиннее.

Они увидели высокие дома и минареты, сбегающиеся на набережную во все большем количестве массы вооруженных «мавров» и целый лес корабельных мачт, чьи многочисленные разноцветные вымпелы и флаги пестрели в последних лучах заходящего солнца. Это было впечатляющее зрелище, не оставившее равнодушным никого из португальцев. Впечатление усиливалось не менее внушительным «звуковым оформлением»: пением труб, грохотом барабанов и литавр, то и дело заглушаемым оглушительными воплями.

Но португальцы, не смущенные этой грозной демонстрацией боевой мощи Ормуза и нисколько не робея (ну разве что в самой глубине души!), вошли на своих порядком обветшавших каравеллах в ормузскую гавань. Быстро оценив своим орлиным взором обстановку, Албукерки отправил послание начальнику камбейского «дредноута». Доведя до его сведения, что, если он не явится сейчас же на борт «Сирни» с изъявлением покорности, его судно будет потоплено. И — чудо! — даже не подумав ответить аналогичным тоном, азиат незамедлительно последовал приглашению дома Афонсу.

Как и ранее — в Калияте, Албукерки тщательно оформил сцену, подготовил декорации. Но на этот раз он сменил сценический костюм, представ перед камбейским капитаном в полном блеске своих роскошных рыцарских доспехов и позолоченного шлема. По правую и левую руку от дома Афонсу стояли пажи, державшие его щит и меч, а капитаны со своими людьми (сколько вмещала палуба), в полном вооружении, создавали весьма внушительный второй план, или фон.

«Передайте царю Ормуза, пусть выбирает между миром и войной!» — приказал Албукерки камбейцу после краткого обмена приветствиями — «Если царь согласен признать верховную власть Португалии и платить нам дань, я буду защищать его от всех его врагов; в противном случае я уничтожу город и все корабли. Сам я, привычный к войне, предпочел бы войну, ибо Ормуз стоит быть завоеванным».

Ошеломленный увиденным и услышанным, камбейский капитан безмолвно удалился. Добравшись до берега, он горячо и долго заклинал Кожиатара быть с опасным чужаком как можно осторожней. Но ветхий годами визирь, еще не знакомый с Албукерки лично, сделал пренебрежительный жест: «Этот жалкий заморский хвастун пытается нагнать на нас страху! В действительности же он не настолько глуп, чтобы напасть на наши силы, многократно превосходящие его собственные!»

Тем не менее, Кожиатар счел разумным тянуть время до прихода ормузского флота. Слова ведь ничего не стоят. Поэтому хитрый визирь объявил о своей готовности к переговорам и пригласил португальцев посетить город, намереваясь в ходе этого «дружественного визита» установить подлинные численность и силу своих «дорогих зарубежных гостей».

Но ему не удалось добиться ни того, ни другого. Албукерки потребовал от него окончательного ответа к следующему утру, а приглашению посетить Ормуз никто из португальцев не последовал. За исключением переводчика Родригиша, высадившегося на остров с целью «запастись продовольствием для четырехсот человек команды флагманского корабля». Никаких сведений, кроме этой многократно завышенной цифры, ормузцам выжать из него не удалось.

Ночью в Ормуз прибыл флот Кожиатара, состоявший из «дау» и быстроходных гребных кораблей и перегородивший выход из гавани, заперев в ней маленькую эскадру Альбукерки. Кожиатар, заранее предвкушая радость победы, в которой не сомневался, распорядился взять как можно больше португальцев живьем, чтобы затем принудить их служить в рядах своих наемных войск.

Между тем Албукерки держал военный совет со своими капитанами и наиболее опытными в военном деле фидалгу. Некоторые из них откровенно называли плавание в Ормуз ошибкой. Не видя пользы в возможном уничтожении неприятельского флота, коль скоро у португальцев, даже если они победят, все равно не хватит сил захватить и, тем более, удержать за собой город. В случае же, если одолеют неверные (что отнюдь не исключенно, ввиду их многократного численного превосходства), престиж Португалии в этой части света потерпит серьезный ущерб. Не лучше ли было бы отправиться подстерегать мусульманские торговые суда в засаде у мыса Гвардафуй (в чем, собственно, и заключался их служебный долг, согласно королевской инструкции)? Просто удивительно, с какой настойчивостью веление долга неизменно звало благородных фидалгу к мысу Гвардафуй и к Баб-эль-Мандебскому проливу, в те заманчивые охотничьи угодья, где на горизонте так и мелькали арабские парусники.

«Я нисколько не сомневаюсь в Вашем бескорыстии» — ответил на эти речи Албукерки — «ибо знаю, как мало вы цените собственную жизнь. Но я спрашиваю вас не о том, должны ли мы захватить Ормуз, а о том, как мы должны это сделать! Мы навсегда утратили бы всякое уважение, если бы сейчас попытались избежать сражения с вражеским флотом. А после того, как он будет уничтожен, взять город нам будет нетрудно, ибо его защитники с гибелью своего флота утратят мужество и всякую волю к сопротивлению».