Витгенштейн - Франсуа Шмитц Страница 21

Теперь вернемся к вопросу о предложении.

Перед этим необходимо сделать некоторое обобщение. Пространственный образ отображает пространственное положение вещей, цветовой образ – цветовое и т. д., но при соответствующих условиях пространственный образ может отображать также временно́е положение вещей или, например, цветовое положение вещей может отображать музыкальное. Для этого необходимо, чтобы у образа и положения вещей имелось нечто общее, выходящее за пределы пространственной, цветовой и прочих форм. Это нечто общее есть не что иное, как логическая форма, которая является формой реальности. Всякий образ вне зависимости от его собственной формы по крайней мере должен иметь общую с реальностью логическую форму. Поэтому всякий образ является одновременно логическим образом.

Простое предложение представляет собой простой логический образ реальности.

Остается переформулировать применительно к предложению (как будет видно из нижеследующего – простому) то, что мы уже установили в отношении образа в целом. Предложение – это факт, в котором элементы, (простые) имена, расположены определенным образом. Каждому имени соответствует «объект», являющийся составной частью положения вещей. То, что имена расположены именно так, показывает, как соответствующие именам объекты расположены в положении вещей, это составляет смысл предложения. То есть предложение показывает свой смысл. Смысл предложения можно понять до возникновения вопросов о его истинности; наличие смысла у предложения не зависит от того, как в действительности обстоит дело. Конфигурация имен в предложении, его структура, соответствует или не соответствует конфигурации объектов в реально существующем положении вещей; в первом случае предложение является истинным, во втором – ложным. Истинность или ложность элементарного предложения зависит только от существования или несуществования положения вещей, которое оно отображает, а не от истинности или ложности другого элементарного предложения. Элементарные предложения являются взаимно независимыми.

Наконец, форма, являющаяся общей для положения вещей и предложения, – это логическая форма, то есть форма реальности.

Имена не обладают смыслом, они заменяют объекты. С формой объектов связан тот факт, что имена, заменяющие их, могут фигурировать в тех или иных предложениях, но не во всех. Предложения только тогда обретают смысл, когда «логически выражены», то есть отражают возможное положение вещей, которое либо существует в действительности, либо нет, третье исключено.

Эту же мысль можно выразить несколько иначе: предложение показывает, как обстоит дело, если оно истинно, то есть оно показывает свои условия истинности. Из этого следует, что условия истинности предложения составляют его смысл. И наоборот, предложение, не имеющее условий истинности, не имеет и смысла; по сути это и не предложение вовсе. Это то, что принято называть условно-истинностной теорией значения: понимать предложение значит иметь понятие о том, как обстоит дело, если оно является истинным.

Предложение говорит то, что оно показывает, то есть положение вещей, которое оно отображает, является существующим (в противном случае предложение ложно). Предложение не может сказать, что оно имеет смысл, то есть общую с реальностью форму, и что простые имена, которые составляют его, заменяют простые объекты, имеющие определенную форму. Оно может только показать это; отсюда – известное суждение: «то, что может быть показано, не может быть сказано» ^[14]. Из этого вытекает, что говорить о логической форме предложения невозможно.

Все вышеизложенное может показаться чересчур фигуральным: утверждение, что образ в своем обычном значении обладает свойствами, на которых мы подробно останавливались, может встретить одобрение, в отличие от утверждения, что предложение – это образ, поскольку не слишком понятно, что общего у такого предложения, как «Демосфен является таким же хорошим оратором, как Цицерон» с образом! Однако именно на этом настаивает Витгенштейн. Допустим, мы выявили форму такого предложения, обозначив имена собственные Демосфен и Цицерон строчными буквами латинского алфавита, а отношение «такой же хороший оратор, как» прописной буквой R. Тогда данное предложение в качестве образа имеет логическую форму aRb. «Очевидно, что предложение формы «aRb» мы воспринимаем как образ. Здесь, очевидно, знак есть подобие обозначаемого» ^[15], – пишет Витгенштейн. Признание наличия подобного сходства между предложением и образом, распространение этого сходства на весь язык в целом все-таки предполагает необходимость внесения дополнительных положений, которые сделали бы его приемлемым.

Прежде всего, ясно, что образы положений вещей, которые мы создаем для себя, зачастую предполагают некоторые условия; это относится не только к образам-предложениям, но и к таким образам, как музыкальные партитуры и температурные кривые. Эти условия касаются того, что замещают «простые» знаки, а также, разумеется, того способа, которым структурированы образы: к примеру, в отношении температурной кривой мы признаем чтение слева направо, как соответствующее направлению движения из прошлого в будущее. Аналогичным образом высокие звуки обозначаются нотами, расположенными «высоко» на нотном стане, и т. д.

Однако следует различать два случая: при соблюдении этих условий любая температурная кривая, которую мы построим, будет отражать возможное положение вещей. Конечно, может оказаться, что это положение вещей является физиологически невозможным, например, если кривая отразит резкие скачки температуры за очень короткие промежутки времени. Тем не менее она остается температурной кривой, отражающей положение вещей, которое, разумеется, не существует в нашем мире, но может существовать в другом мире. Мы скажем, что в этом случае нашему способу символического отображения колебаний температуры больного присуща множественность, что означает всего-навсего то, что символика, использованная для изображения колебаний температуры больного, совпадает по форме с физиологическими фактами, которые она позволяет отобразить.