Русский Шерлок Холмс. История русской полиции - Александр Бушков Страница 21

Я надеюсь, что чины полиции, дорожа своим достоинством, сознают вполне все превосходство настоящего служебного своего положения и не пожелают снова подчиниться тяжелой зависимости от частных лиц, служить выгодам лиц, и притом достаточных, а не делу. Поэтому настоящий приказ мой предназначен не для всех чинов вверенной мне полиции, а только для тех из них, которые могут, как и во всякой другой среде, явиться в составе полиции, как прискорбное исключение из общего состава служащих. Приказ этот еще более предназначается для того, чтобы по объявлении его во всеобщее сведение все обыватели столицы могли знать, что чины санкт-петербургской полиции поставлены ныне в такое положение, что не нуждаются более в особых неофициальных средствах к своему существованию и что поэтому всякое по случаю наступающих праздников предложение им подарков будет служить не только явным признаком неуважения к высокому назначению полицейской деятельности, но и прямым оскорблением лица, избравшего это поприще».

После чего кривая поздравлений резко пошла вниз: все знали, что у Трепова не забалуешь, что обещал, то и сделает. И все же, все же… Сдается мне, что Федор Федорович, суровый и жесткий профессионал, был все же в душе чуточку идеалистом. По той же, не раз поминавшейся причине: коррупцию невозможно искоренить полностью никакими приказами, взывающими к самым благородным чувствам. У меня нет точных данных, но, зная человеческую природу, нет сомнений, что и при Трепове «сделки» обоих видов имели место – разве что в условиях строжайшей конспирации. Вряд ли мало было тех, кто вовсе не считал «оскорблением» «сделку» того или иного вида. И остается только гадать, сколько потаенных недоброжелателей прибавилось у Трепова среди его собственных подчиненных, тех самых «прискорбных исключений» (которых наверняка было гораздо больше, чем белых ворон). Очень уж глубоко укоренилась традиция «праздничных» и слишком давно существовала…

Ну а после ухода Трепова в отставку все как-то тихо, незаметно, ползуче вернулось на круги своя. «Сделки» обоих видов, несмотря на все старания Трепова и его преемников, благополучно существовали «в подполье», а потом, когда у «руля» оказались люди совсем другого плана, не то что достигли прежнего уровня, но даже расцвели еще пышнее.

Случались откровенные курьезы. Однажды молодой городовой во время обыска был уличен в том, что украдкой сунул в карман свинку-копилку. Ни о какой серьезной корысти речь не шла: в копилке обнаружилось всего-то двадцать три копейки медяками. Виновник простодушно оправдывался: хотел побаловать сынишку господской игрушкой. Но все равно был отдан под суд. Лично мне этого простодушного парня чуточку жалко – еще и потому, что в то же самое время более высокопоставленные чины крутили дела, по сравнению с которыми кража копеечной игрушки – детская забава…

Объективности ради нужно уточнить, что «сделки» порой были вызваны не алчностью, а жизненной необходимостью. Можно сказать, жизнь заставляла.

Во-первых, в обеих столицах полицейского жалованья, даже повышенного после реформ Трепова, просто-напросто не хватало на жизнь. Выражение «дороговизна столичной жизни» впервые встречается как раз в одном из докладов Ф. Ф. Трепова. В провинции, как оно обстоит и теперь, жизнь была гораздо дешевле, ну а уж сельской полиции жилось еще вольготнее: всякий, от рядового стражника до станового пристава, мог без труда и без малейшего нарушения законов завести себе неплохое хозяйство: коровы, свиньи, птица, да и огород был хорошим подспорьем.

Но вот в столицах… Даже пристав получал в месяц 175 руб. По меркам того времени, сумма немаленькая, но все равно недостаточная для человека, которому приходится содержать семейство и в силу служебного положения поддерживать определенный уровень жизни. С околоточными, получавшими гораздо меньше, обстояло еще хуже, не говоря уж о городовых. Любители помечтать о «богатой и сытной» царской России любят кстати и некстати упоминать о фантастической по нашим меркам дешевизне продуктов, от хлеба до осетрины. Это все так, но «печальники о старых временах» как-то забывают, что потребности человека заключаются не в одних продуктах: семейство нужно одевать и обувать, а одежда и обувь были отнюдь не дешевыми. Положение того же пристава требовало иметь как минимум кухарку и горничную и платить им из своего кармана. Наконец, детям следовало дать образование, а один год обучения в гимназии, что мужской, что женской, стоил шестьдесят пять рублей золотом…

Во-вторых, полиция, смело можно сказать, задыхалась от жуткого недофинансирования, если пользоваться современными терминами. Тут была своя «хитрушка»: жалованье полиция получала из государственной казны, а вот деньги на всевозможные хозяйственные расходы – канцелярские принадлежности, чернила, мебель, ремонт служебных помещений и прочее – шли из городской управы. А управа в данном вопросе отличалась редкой прижимистостью.

Оправдания эти, конечно, легонькие, но все же порой жизнь заставляла… Характерный пример: дело попавшего под суд пристава Бояновского, уличенного в том, что он не один год на Пасху и Рождество принимал «доброхотные даяния» от торговцев, рестораторов и трактирщиков (примерно выходило 600 рублей в год).

Подполковник Бояновский на службе в полиции состоял 34 года и считался образцовым служакой, строгим исполнителем закона. Даже те, что регулярно давали ему «праздничные подарки», показывали в один голос: в случае серьезного нарушения закона никакие «подарки» от ответственности не спасали. А служившие вместе с приставом говорили на суде, что Бояновский из-за своей принципиальности нажил немало врагов не только среди замешанных в серьезных грехах обывателей, но и собственных сослуживцев.

Когда в Москве в декабре 1905 года шли бои и на участок Бояновского напала дружина боевиков, пристав организовал оборону и нападение успешно отбил. При том что полиция была вооружена исключительно «смит-вессонами» (неплохими когда-то, но устаревшими револьверами). А боевики были вооружены не в пример лучше: «маузерами», «парабеллумами», «браунингами», швейцарскими и бельгийскими винтовками и даже ручными бомбами – самодельными, но эффективными.

Бояновский клялся и божился, что лично себе никогда не брал ни копейки: все «подношения» расходовал на оплату сверхурочного труда подчиненных (на официальную оплату сверхурочных денег опять-таки не было). И даже тратил на служебные нужды часть своего жалованья.

Тщательное расследование подтвердило, что пристав нисколечко не врал. Однако буква закона… С Бояновским суд поступил относительно мягко: штраф 10 рублей с заменой днем заключения на гауптвахте. Однако пристава уволили без пенсии… Вряд ли у него при таком образе жизни и службы были сбережения…

Однако гораздо больше было тех, кто, руководствуясь гораздо менее благородными побуждениями, работал исключительно на свой карман. В Петербурге с коррупцией все же обстояло чуточку полегче, а вот в Москве с определенного времени стало форменным образом зашкаливать…

Особенно после назначения нового градоначальника, генерала Рейнбота (январь 1906-го – ноябрь 1907 года). И появилось явление, тогда же названное «рейнботовщиной»: подлоги, вымогательство, стройная система взяток на всех уровнях с обязательным отстегиванием «наверх», перерасходование казенных средств, запущенные дела и прочие «прелести».