Рассекречено? Правда об острых эпизодах советской эпохи - Владимир Воронов Страница 20

В тех же документальных огрызках, которые доступны, говорится, что Нахаев якобы надеялся улучшить свое материальное положение после окончания Военной академии — для того, мол, и поступал. Но вместо улучшения — жуткая нищета: Нахаев вместе с женой снимал угол в селе Жулебино — аж целых четыре квадратных метра! Якобы именно это и подтолкнуло его к протесту против власти. Правда, можно понять, что Нахаева еще не устраивали коллективизация и резкое снижение уровня жизни рабочих. Но на данной теме следователи не зацикливались — на то у них были соответствующие указания.

Поначалу Каганович, ссылаясь на Ворошилова, отписывал Сталину, что Нахаев просто психически неуравновешенный человек, действия его бессмысленны, да и вообще, это, мол, болезненный и нелюдимый тридцатилетний человек, «обремененный многочисленными бытовыми проблемами и служебной неустроенностью». По первоначальной версии следствия, Нахаев, мол, уже даже был готов к самоубийству, заранее заготовив бутыль с ядовитой жидкостью, но не успел ею воспользоваться. Но если мятежник изначально хотел покончить с собой при помощи яда, с какого бока тут вообще мятеж?

Приказано уничтожить

Сталина, получившего первые отчеты от Ягоды и Агранова, версия мятежа психически нездорового одиночки тоже совершенно не устраивает, и 8 августа 1934 года он пишет указание Кагановичу: «Дело Нахаева — сволочное дело. Он, конечно (конечно!), не одинок. Надо его прижать к стенке, заставить сказать — сообщить всю правду и потом наказать по всей строгости. Он, должно быть, агент польско-немецкий (или японский). Чекисты становятся смешными, когда дискуссируют с ним об его „политических взглядах“ (это называется допрос!). У продажной шкуры не бывает политвзглядов — иначе он не был бы агентом посторонней силы. Он призывал вооруженных людей к действию против правительства — значит, его надо уничтожить. Видимо, в Осоавиахиме не все обстоит благополучно. Привет! И. Ст.».

Установка вождя ясна и недвусмысленна, а нищета комсостава, бытовуха и прочая армейская неустроенность в качестве причин мятежа его не интересуют. Он сразу же диктует следствию свои установки, которые чекисты должны обосновать. А именно: это не выступление одиночки, а заговор — надо найти всех, кто в нем замешан; Нахаев — агент иностранной разведки. Сталин даже самолично придумал, какой именно — «польско-немецкой» или даже японской — сложно представить себе, как японская разведка могла завербовать слушателя Военной академии, и близко в своей жизни с японцами не сталкивавшегося! Впрочем, с «поляко-немцами» — тоже. Поскольку же никаких «политвзглядов» у Нахаева, по мнению Сталина, быть не может, то чекистам Генриха Ягоды незачем разводить на допросах дискуссии с арестантом на предмет положения в стране и партии. За кадром, правда, остается вопрос, отчего «продажная шкура», якобы кормящаяся из рук сразу нескольких иностранных разведок, живет поистине в ужасающей нищете, голодает и с трудом наскребает средства для съема угла в четыре квадратных метрах — в селе Жулебино?

В письме от 9 августа 1934 года Каганович сообщал Сталину, что «следствие о Нахаеве разворачивается туго. Он сам заболел, в связи с его попыткой отравления (кто мог пытаться отравить арестанта в чекистской тюрьме, Каганович не поясняет! — Авт.), и трудно поддается допросу. Завтра будут его допрашивать. Остальные показания пока связей не раскрывают». После чего информирует Сталина, что уже послал ему «две маленькие записочки» Николая Куйбышева, члена Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) и руководителя группы по военно-морским делам, «который по моему поручению занялся проверкой осовиахимовских казарм», и записки эти «подтверждают крупнейшие дефекты» в организации караульной службы.

Но главного курортника страны мало интересуют сложности караульной службы в казармах: заговор налицо, пусть и провалившийся, а заговорщики-то где, где остальные карбонарии и их подельники? Не мог же, размышлял вслух товарищ Сталин, это все учинить сам Нахаев, какой-то слушатель академии… До товарищей в Москве наконец-то дошло, чего именно хочет их «хозяин», и тональность переписки резко меняется. 12 августа 1934 года Каганович сообщает «хозяину»: «По делу Нахаева Вы совершенно правы в своей оценке и дела по существу и слабостей допроса. Он пока настоящих корней не показывает. Все его поведение — это подтверждение того, что он иностранный агент. Через пару дней придется окончательно решить вопрос в духе Ваших указаний». Что за пресловутое «решение вопроса», если человек уже сидит и его интенсивно допрашивают?! Вывод напрашивается лишь один: применение физических мер воздействия, пытки, проще говоря.

В тот же день Сталин ответил Кагановичу: «На счет (так у Сталина. — Авт.) Нахаева — нажимайте дальше. Вызовите Корка ^[26] и его помполита и дайте им нагоняй за ротозейство и разгильдяйство в казармах. Наркомат обороны должен дать приказ по всем округам в связи с обнаруженным разгильдяйством. Контроль пусть энергичнее проверяет казармы, склады оружия и т. д.». 14 августа Каганович вновь информирует Сталина о «разборе полетов»: «Заслушали мы сегодня т. Куйбышева Н. о казармах и об Осоавиахиме (т. Ворошилов уже присутствовал). Подробная записка т. Куйбышева Вам посылается, из нее Вы увидите всю расхлябанность с пропусками в казармы. Объяснять это только тем, что-де Моссовет не выселил всех жильцов из дворов, где расположены казармы, нельзя. Конечно, надо выселить, но вина военных тт. несомненна. Завтра мы подработаем предложение, которое Вам пришлем». И, наконец, о главном: «Нахаев пока не признается в своих связях, мы дали указания вести следствие без дискуссий, а по всем правилам».

По всем правилам означало только одно: бить, бить и бить — пока не подпишет все, что от него хотят чекисты. «Как и следовало ожидать, — с чувством глубокого удовлетворения сообщал вождю 28 августа Каганович, — Нахаев сознался в своих связях с генералом Быковым, работавшим в Институте физкультуры. А этот генерал является разведчиком, как пока установлено, эстонским. Надо, конечно, полагать, что не только эстонским. Это пока первые признания. О дальнейшем буду сообщать». Вот! Наконец и первые подельники появились, даже, скорее, организаторы и вдохновители: бывший царский генерал Быков, сослуживец Нахаева по Московскому институту физкультуры. Указание вождя искать в этом деле иностранную разведку тоже выполнено: для зачина нашли пока эстонскую.

Правда, тов. Каганович с информированием Сталина слегка опоздал: еще 26 августа тот получил шифровку от первого замнаркома внутренних дел Якова Агранова: «Сочи. Т. Сталину. Арестованный начальник штаба артиллерийского дивизиона Осоавиахима Нахаев сознался, что свое выступление в красных перекопских казармах (так в тексте. — Авт.) он сделал по указанию своего бывшего сослуживца по институту физкультуры, бывшего генерала Быкова Леонида Николаевича. Нахаеву было известно о связи Быкова через эстонское посольство в Москве со своим однополчанином по царской армии, ныне работающим в качестве начальника эстонского генерального штаба. Особым отделом Быков разрабатывался по подозрению в шпионаже в пользу Эстонии. Последнее время Быков состоял заведующим сектором личного состава института физкультуры. Сегодня он нами арестован. Показания Нахаева направляю почтой. № 2145/. Агранов».