Тени, которые проходят - Василий Шульгин Страница 20

«Что вы, смерти своей хотите?» — стенала она. «Почему?» — спросил я. — «Что значит почему? Там вчера утопло два, сегодня хоронили». — Невозможно было смотреть на валяющуюся в ногах старушку.

«Хорошо, но ведь нам как-то же надо…» — «Так вы зайдите ко мне. Это мой пловак. Я пошлю людей, они на руках перенесут вашу лодку, и тогда поезжайте себе с Богом».

Что было делать? Действительно, под надзором Кочановского «Волыночку» и багаж потащили, а хозяйка затащила нас к себе и стала потчевать чаем и прочим. И страшно нас благодарила.

«Меня зовут Злата Рыжая. У меня две дочери. Одна в Луцке… А вы из Луцка?» — «Да, идем из Луцка». — «Вот видите? А другая… Вы куда едете?» — «В Пинск». — «А другая в Пинске. И вот я между ними. Так, значит, вас Бог послал».

Сытые и растроганные, мы поплыли дальше. Я до сих пор помню эту старушку. Ну что ей в конце концов, если б еще «утопло два»? Она же не виновата. Река Стырь судоходна, и она все равно обязана отводить свой пловак в сторону. А кто хочет топиться, так это его дело.

* * *

Помню, кажется, в перерыве между второй и третьей Государственными Думами я отправился в очередное речное путешествие, на этот раз с Василием Кочановским. Он был столяром, который постоянно служил у меня в Курганах. Когда я купил для лодки американский мотор системы Кушмана, он освоил его, стал мотористом и приспособил к байдарке, построенной им же по моим чертежам. Байдарка была очень узкая, ее ширина не достигала и двух футов. Но не в этом дело.

Через несколько дней плавания путь нам загородили плоты. Они остановились в свою очередь потому, что надо было пройти сквозь мельничный шлюз. Эта операция была на несколько часов, а потому плотовщики приготовились ночевать. На берегу разожгли костры. Видя такое дело, я послал Кочановского договорить подводу, чтобы две версты, занятые плотами, перевезти байдарку на телеге.

Кочановский быстро справился, воз, запряженный двумя лошадьми, подали, байдарку взгромоздили и мы двинулись по дороге вдоль реки. Впереди, как водится, бежали мальчишки. Мы въехали в какое-то местечко, лежащее выше Дубровшы. В местечке была большая площадь и на ней много народа. Причем посередине были исключительно женщины, бабы. А вторым кругом, уже под домами, стояли мужики. Что такое?

Члены 2-й Государственной Думы. Январь 1907

Мы поехали на баб. Вдруг они всполошились, окружили нас и стали вопить:

— Не далю! ^[19]

Впереди всех была молодая, красивая, задорная женщина. Я спросил ее:

— Чи ты сдурела? За що не далю?

— А за що воно позакрывано? ^[20] — вопросом ответила она, указывая на нос байдарки, который действительно был закрыт. Там лежали носильные вещи, закрытые от дождя брезентом.

— Ты хочешь посмотреть, что там такое? — спросил я.

— А як же!

Я откинул брезент. Все бабье жадно бросилось смотреть. Сверху лежали мои синие рейтузы офицерского покроя. На лицах женщин отразилось полное разочарование. Тогда я вынул рейтузы, размахнулся и эту дерзкую бабу и всех остальных, молодых и старых, стал стегать по чему попало. Поднялся неистовый визг, смех и хохот. И они бросились врассыпную.

Победив женщин, я подозвал их назад и показал им все в байдарке. В носу всякие предметы, а в корме мотор и медный винт, который торчал из лодки. Я думал, это их обеспокоит. Но нет, ничуть. Дерзкая баба сказала:

— Це мы знаемо, це машина. У нас такая есть на лесопилке.

Тогда я спросил:

— А що вы шукалы? ^[21]

— Що мы шукалы? А бомбы.

— Какие бомбы?

— А що кидают та людей убивают. Мы думали, що вы лицомеры.

— Землемеры?

— Не, лицомеры.

И повторила:

— Що бомбы кидают.

Я понял:

— Революционеры?

— Так, так, лицомеры, — загудела вся толпа.

А дерзкая сказала:

— А вы таки добры люды. Идиты соби с Богом.

За время этих разговоров мужики, жавшиеся под стены, приблизились и разогнали баб. Обращаясь ко мне, стали говорить:

— Выбачайте, о це дурны бабы! ^[22] Мы им казалы, що це паны идут човном, а воны — «лицомеры».

Но я очень хорошо понял этих хитрецов. Это они переполошили баб и науськали их, чтобы они остановили телегу. А сами в сторонку. Если действительно «лицомеры», то они не пустят, а если добрые люди, то извинятся. Я дал им на водку и под шум приветствий и пожеланий доброго пути мы отбыли.

* * *

Я привожу это происшествие как пример того, что наглухо отрицают сами революционеры. Народ-де с ними. Смотря какой народ. Если разбойники с Волги, то может быть. А волынцы наши — не-е-ет.

В Государственной Думе второго созыва, когда шел аграрный вопрос, на кафедру взобрался такой «герой» с Волги. Он сказал по поводу предложения кадетов, которое состояло в принудительном отчуждении некоторых помещичьих земель с вознаграждением, то есть с уплатою из средств казны за отчуждаемую землю:

— Кто тут сказал, что мы пришли сюда, чтобы купить. Нет! Мы пришли не купить, а взять!

И сошел с кафедры. А вслед за ним занял его место на кафедре наш волынский мужик, по-моему, Игнатюк, настоящий мужик в вышитой рубашке, черной свитке, в сапогах, высокий, стройный, благообразный. Он сказал:

— А мы не так. Нам земля нужна, что и говорить. Но мы никому не хотим сделать кривду. А если в этой высокой палате не будет согласия, то мы сдаемся на Государя Императора. Як вин скаже, так нехай и буде.

Так, вот, волынский народ был за Царя, а не за «лицомеров».

Еще об Александре Могилевском

После окончания университета, когда началась война, Саша Могилевский поступил в Киевское военное училище вместе с одним из князей императорской крови. Был, кажется, сапером. Попал ли он на большую войну, не знаю. Помню, что был в Добровольческой армии.

Он женился на Валентине Васильевне, по национальности немке. Ее отца во время войны сослали в Сибирь как немца. Он был хорошим столяром-гробовщиком. Она сохранила мрачный характер, не совсем нормальный: все время боялась каких-то жуликов. Я у них жил некоторое время в эмиграции в Горажде, в Югославии, недалеко от Сараево.