Купленная революция. Тайное дело Парвуса - Элизабет Хереш Страница 20

«…Упомянутый… с настоящим именем Израиль Лазаев(ич) Гельфанд находится в ссылке в Туруханске, в окрестностях Енисейска, поэтому получить скорый ответ о том, где он взял паспорт Ваверка, в настоящее время не представляется возможным…»

Но когда это письмо русских дошло до получателя в австро-венгерском министерстве, его содержание уже сильно устарело. Путь небольшой конвоируемой группы заключенных к месту назначения проходил по железной дороге, затем пароходом, потом опять по железной дороге, на повозках, на лодках, в общей сложности он продлился несколько недель. Он задержался еще и потому, что в это время года движение судов на северных сибирских реках было ограничено. Поэтому маленькая группа конвоируемых вместе с охраной была вынуждена передвигаться дальше на маленьких лодках.

Заключенные пытались использовать это обстоятельно в качестве шанса на побег, каждый раз при виде лодки, как правило, уже полной, они отказывались садиться в нее. Во время ночевки они великодушно угощали охранников взятыми с собой специально для этой цели напитками — четырнадцать бутылок 95-процентного алкоголя. Таким образом, некоторым из них удалось ночью улизнуть через окно. Парвус же, наоборот, дождался благоприятного момента, и когда все погружались в лодку, воспользовался беспорядком среди толкающих друг друга пассажиров — заключенных, крестьян, ремесленников — и незаметно исчез.

Добравшись до ближайшего крупного города, Красноярска, он переоделся как крестьянин-мужик и сел в поезд, направляющийся в Петербург. Он ехал в вагоне последнего класса, ел и пил с крестьянами, играл с ними в карты. Но когда понял, что общими у них стали не только еда, но и блохи, пришел к выводу, что «легко разыгрывать из себя мужика, но гораздо труднее жить вместе с другими мужиками…». В следующем городе он переоделся в джентльмена.

Теперь он выглядел так элегантно, что его даже не признал тот заключенный, с которым он еще недавно вместе сидел в тюрьме: Лев Дейч. Однажды Парвус на одной из станций, увидел стоящего у газетного киоска Дейча, который, разумеется, уже давно бежал, он был более опытным в этих делах. Когда Парвус сдержанно поздоровался с ним, Дейч только рассеянно посмотрел на него и не узнал или не хотел узнавать, потому что ему надо было постоянно быть начеку.

И в Петербурге новый облик Парвуса был хорошей маскировкой. Там на него с безразличием смотрели даже те жандармы, которые с ним уже были знакомы. Таким образом, Парвус чувствовал себя относительно уверенным и снял себе номер в гостинице. У него хватило смелости остановиться здесь и осмотреться, подумать, что ему делать дальше, вместо того чтобы сразу двинуться в Западную Европу. Но уже на следующий день он узнал через своих контактных лиц, что документы, с которыми он в этот раз путешествовал, были уже готовы. Поэтому он, не возвращаясь в свой отель, двинулся дальше, остановившись в следующем.

Уже через несколько дней ему удалось перейти границу, и он опять оказался в Германии. На этот раз он оставил в России свою гражданскую жену и их общего сына, который еще станет известным как Леон Гельфанд.

В глазах революционеров революция провалилась. Они игнорировали ее результат — первую конституцию в России с гарантированными буржуазными свободами и созданием парламента — Думы.

Чтобы прийти к своей цели, Парвус с удовольствием бы перескочил через фазу либерализма, являющуюся, по учению его наставника Маркса, предпосылкой для дальнейшего этапа общественного развития. Но сейчас было уже поздно. Потому что еще в 1906 году то там, то здесь вспыхивали отдельные забастовки и беспорядки, но для пожара, который бы смог охватить всю страну, этого было недостаточно. Постепенно страсти улеглись.

Ленин не уставал повторять: «Революцию надо делать не с народом, а с профессиональными революционерами!»

Хотя Парвус слушал это без особого удовольствия, потому что это противоречило его теории массовой революции, он все же должен был согласиться, что даже с профессиональными революционерами сейчас нельзя сделать Революцию, потому что все они сидят за решеткой.

Парвус по-прежнему находил себе применение как публицист, автор воззваний, теоретик партийной прессы в Совете и организации движения, а Троцкий — как харизматичный предводитель масс. Позже появилось крылатое выражение, характеризующее роль обоих: «Троцкий играл в первом Совете рабочих депутатов первую скрипку, а Парвус сочинял для этого ноты». Сам Парвус в своем резюме тоже находит место для художественных сравнений: «Мы были не чем иным, как струнами арфы, на которых играла буря революции…»

Была ли революция 1905 года сама по себе провалом, или она выглядела так в глазах Парвуса, в любом случае она послужила для него уроком. Для него было важно извлечь из этих событий пользу на тот случай, когда представится такой шанс. В этом смысле 1905 год стал генеральной репетицией великого замысла.