Еврейское счастье Арона-Сапожника. Сапоги для Парада Победы - Марк Казарновский Страница 20

— Но ты ведь Рабинович.

— Нет, я Натанзон.

— Так ты и фамилию сменил!

Вот мы может фамилию не сменили, но то, что стали неузнаваемыми — это факт. Черные, грязные, худые, голодные, мы искали, конечно, еду. Искали хорошего укрытия. Но главное, вы не поверите, мы искали командиров. Ибо даже мне, сапожнику, ясно, что без четкого руководства, без ясного приказа хотя бы построиться — никакой армии нет. А есть хаос и разгром. Он и имел место в начале этой катастрофы. Уже много позже, после войны, скитаясь по городам уже моего Советского Союза, я понял: не заключи Сталин с этим негодяем договор, еще десять раз Гитлер бы подумал, начинать ли эту войну. Но кто я — сапожник, а кто Сталин — великий вождь всего человечества, или Гитлер — мерзавец и падаль.

А пока мы продолжали бежать. Метаться. Но и биться, конечно. Отступали. С отчаяния бросались вперед. Снова отступали.

На одной из площадей городка я увидел бетонного Ленина. Как обычно, мы уже видели, с протянутой рукой. Но он лежал. Ноги были оторваны, вместо них торчала арматура. Я подумал, видно это символ какой-то. Но какой?

А сколько случаев диких, как с немцем-мотоциклистом. Я до сих пор думаю, жив он или я убил его. Ежели убил, то это грех, так я читал в Книге и так меня учили в хедере.

Однажды мы до того устали, оголодали и завшивели, что сил нет никаких. Упали у обочины дороги и шевелиться не в силах. Вдруг видим, по дороге идут немцы, рота, вероятно. Видно, тоже устали, идут не быстро. Ну — конец. А колонна идет мимо нас. Вдруг один подбегает к нам и говорит:

— Цюндхельцер, битте, шнель, шнель.

Я сразу понял, говорю:

— Просит спички.

Мой сосед приподнялся, достал из кармана коробок и протянул немцу:

— Битте, майн комараден!

Немец взял коробок, махнул рукой и побежал догонять своих.

Вот какие чудеса бывают на войне.

Или еще. Последний день войны, 6 или 7 мая 1945 года. Под Веймаром. Это городок такой. Я иду вдоль одноэтажных домиков. Иду в центр. Думаю найти там сапожную мастерскую, раздобыть хороший хром. И вижу на углу двух чистеньких немецких улиц трое наших солдат, все — казахи, основательно мутузят немца. То есть, избивают его. И при этом кричат:

— Снимай часы, фашистская морда. Снимай, сука, а то убьем.

Немец же вяло сопротивляется, но при этом кричит:

— Наин, найн, битте, не надо, это подарок моей мамы. Ду ферштейн! Моей мамы! Майн мутти.

Я хотел было вмешаться, но при словах «подарок моей мамы» сказал, проходя дальше:

— Врежьте ему, хлопцы, покрепче. Чтобы уважал желание советского солдата.

Советский солдат казахской национальности таки врезал. И часы отнял. И еще под финал каждый дал немцу пинка под зад. Немец оправился, встал, отошел на какое-то расстояние и, размазывая по лицу слезы и кровь, вдруг закричал, обращаясь к своим обидчикам-солдатам казахам Красной Армии:

— Вы, евреи, что думаете, выиграли войну? Как бы! У фюрера новое оружие — вам, евреям, всем конец будет, ясно! Гады, мерзавцы, отдайте часы, отдайте.

И только увидев, что один из казахов снимает автомат, бросился бежать и исчез за углом.

* * *

Эх, сколько историй. И с каждым из нас. Даже если солдат — сапожник. Вот так подошла победа. А за ней и решение начальства, кого, куда, когда и зачем.