Генрих IV - Василий Балакин Страница 20

Мирный договор возвратил Генриху Наваррскому наследственные владения и должность губернатора Гиени. В приподнятом настроении он направился в Ла-Рошель, где его ждала мать и где вскоре собрались все вожди протестантской партии. Более, чем когда-либо, этот город стал столицей протестантов, средоточием французской Реформации. Жанна д’Альбре осуществляла там свою власть с такой непреклонностью, что жители, гордые и свободолюбивые, временами начинали роптать. И все же они не могли не оценить предпринимавшихся ею мер для обороны города, прежде всего собирание в его гавани протестантского флота. В апреле 1571 года Жанна вместе с сыном присутствовала на проводившемся в Ла-Рошели синоде, на который съехались наиболее авторитетные кальвинистские теологи во главе с Теодором де Безом. Принятый тогда Символ веры, получивший название Ларошельского вероисповедания, до сих пор представляет собой кредо реформатской церкви Франции. Под оригиналом этого документа стоят, в числе прочих, подписи Жанны д’Альбре и ее сына Генриха Наваррского. Усилиями королевы Наваррской создавалась гражданская и религиозная организация своего рода независимого протестантского государства.

Теперь гугеноты были сильны, как никогда, фактически добившись создания государства в государстве со своими властными структурами, территориальными округами, религиозными и военными предводителями, собственной казной (пополнявшейся, как утверждали их противники, за счет разбоя — сухопутного и морского) и, что было особенно важно, крепостями. По решению Жанны д’Альбре Наварра и Беарн были объявлены кальвинистскими территориями. Франция опять, как в годы Столетней войны, утратила единство, что представлялось совершенно нетерпимым с точки зрения центральной королевской власти. Ничто не было решено окончательно. Сен-Жер-менский мир лишь на время унял бушевавшие страсти. Для многих этот мир, как и два предыдущих, был всего лишь перемирием, передышкой с целью выиграть время для собирания сил. Даже если Генрих Наваррский и его мать, встретившись в Ла-Рошели, первое время и не помышляли ни о чем другом, кроме отдыха от ратных дел, о претворении в жизнь нового эдикта, о заботе о городах, которые король передал под их попечение, и о восстановлении порядка в государстве, то новые события вскоре внесли свои коррективы в эту мирную программу.

Всем людям доброй воли, к какой бы группировке они ни принадлежали, примирение казалось необходимым, однако постепенно зрела идея, что это примирение не имеет шансов на успех, если весь народ Франции не сориентируется на общую цель, и такой целью в это кровавое время могла быть только внешняя война, причем католики желали воевать против Елизаветы Английской, протестантки и тюремщицы Марии Стюарт, а протестанты — против Филиппа II, своего злейшего врага. К войне с внешними врагами склонялся и только начинавший входить в возраст король Карл IX, желавший освободиться от опеки Екатерины Медичи и ревниво взиравший на ратные подвиги своего брата Генриха Анжуйского. Он намеревался упрочить мир внутри королевства и перенести военные действия в Нидерланды, против испанцев. После того как в 1568 году при родах умерла его сестра Екатерина, королева Испании, порвались семейные узы, связывавшие его с Филиппом II, и теперь уже ничто не мешало говорить с ним на языке оружия.

Дополнительное моральное удовлетворение Карл IX получал и от мысли, что в этой войне против католиков не представится возможности отличиться его герою-брату, стяжавшему себе славу защитника католицизма. Тут потребуются другие союзники, и прежде всего — Генрих Наваррский, с которым его некогда связывала тесная дружба и к которому он никогда не переставал испытывать самые добрые чувства. Он болезненно ощущал отсутствие друга в торжественные моменты больших придворных праздников, таких как его бракосочетание в ноябре 1570 года с дочерью императора Священной Римской империи Елизаветой Австрийской или торжественный въезд в Париж в марте 1571 года. К этому намерению Карла IX привлечь своего кузена к французскому двору одобрительно относились и те, кто хотя и не был другом Генриха Наваррского, однако надеялся таким способом вывести его из-под влияния матери, непреклонной гугенотки Жанны д’Альбре, и постепенно возвратить в лоно католицизма. Знали и средство, с помощью которого можно было, как полагали, ускорить приближение этого счастливого дня — заключить брак Генриха Наваррского с младшей сестрой короля Маргаритой Валуа.

В полной мере одобряла это намерение и Екатерина Медичи, вообще предпочитавшая для решения проблем прибегать не к силе оружия, а к золотым цепям Гименея. Именно по этой причине она не разделяла замыслов перенесения, ради установления прочного мира внутри королевства, войны за пределы Франции, будь то Испания или Англия. Она стремилась к миру и во внешней политике, предлагая для установления согласия с Англией весьма экстравагантный проект заключения брака сорокалетней королевы Елизаветы и двадцатилетнего герцога Анжуйского, а если не получится — то еще более молодого герцога Алансонского или даже Генриха Наваррского. Важное место в матримониальных планах королевы-матери отводилось и Маргарите. Сначала она собиралась выдать ее замуж за дона Карлоса, сына Филиппа II, а после того как инфант трагически погиб (упорно ходили слухи, что он был убит по приказу отца) — за самого короля, овдовевшего в результате безвременной кончины Елизаветы, старшей сестры Маргариты, которую ей предстояло заменить. Однако из этого ничего не вышло (Филипп II предпочел вступить в брак с дочерью императора Максимилиана II, эрцгерцогиней Анной Австрийской), равно как и из намерения просватать Марго за короля Португалии Себастьяна.

Так Екатерина Медичи в конце концов пришла к убеждению, что Маргариту лучше всего выдать за Генриха Наваррского, тем самым одним махом решив множество проблем. Прежде всего это позволило бы, полагала она, видимо, искренняя в своих заблуждениях (забудем на время о Варфоломеевской ночи, до которой еще далеко), выйти из политического и конфессионального тупика: бракосочетание протестанта-принца с католичкой-принцессой укрепило бы мир внутри королевства и успокоило бы религиозные страсти, укрепив доверие гугенотов к центральной королевской власти. Кроме того, открывался путь для решения еще одной проблемы, на первый взгляд исключительно семейной, которая, однако, в перспективе была способна повлечь за собой серьезные политические последствия.

Уже давно замечали, что Маргарита неравнодушна к герцогу Гизу, восемнадцатилетнему сыну знаменитого Франсуа Гиза, героя с отметиной на лице, и юный герцог отвечает ей взаимностью. При королевском дворе Валуа царили вольные нравы, и любовная связь принцессы с герцогом Гизом сама по себе не могла никого шокировать (говорили, что любовные утехи были знакомы Марго с одиннадцати лет). Проблема состояла в том, что молодые любовники не прочь были вступить в законный брак, и семейство Гизов горячо поддерживало их намерение. Кардинал Лотарингский, дядя юного Генриха Гиза, дал понять королеве-матери, что готов щедро одарить своего племянника, если состоится его свадьба с принцессой Марго. Обещаны были брачные торжества, каких еще не проводили в Париже. Однако Екатерина Медичи и слышать не хотела ни о чем подобном, ни за что на свете не желая видеть герцога Гиза своим зятем. Слишком свежо было в ее памяти всевластие «господ лотарингцев», ставшее для нее нестерпимым бременем, и однажды освободившись от них, она не намерена была повторять ту же ошибку. А кроме того, она догадывалась, что женитьба на Маргарите открывает Генриху Гизу прямой путь к королевскому трону Франции. Видеть в этой роли своих вассалов, дерзких выскочек, было выше ее сил.