Трагедия русской церкви 1917-1953 гг. - Лев Регельсон Страница 20

Крупные представители власти нередко сами вели антирелигиозную пропаганду, причем в самых угрожающих тонах. Так, в Петрограде в начале 1918 г. прошла серия публичных докладов помощника наркома образования Л. Шпицберга (после Февральской революции он был членом одной из комиссий Св. Синода, по приглашению нового обер-прокурора В.Н. Львова, впоследствии одного из деятелей обновленчества). Л. Шпицберг в своих выступлениях призывал «отвергнуть Царя Небесного»; сообщал, что готовится декрет о запрещении причастия как «колдовского акта»; говорил о предстоящем официальном объявлении Церкви «контрреволюционной организацией»; высказывал угрожающие намеки: «Патриарх еще жив…» Слухи о подобных выступлениях быстро разносились по всей стране. Публикации в советской печати по церковным вопросам напоминали сводки с театра военных действий: «Последняя ставка» (о патриаршей анафеме), «Воинствующая Церковь», «Мобилизация Церкви», «Черное воинство» и т. д. Массовые кощунственные процессии на улицах; закрытие помещений 3-й сессии Поместного собора; обвинение патриарха в участии в «заговоре Хонгара»; опись церковных имуществ; закрытие домашних церквей; закрытие духовных учебных заведений; прекращение преподавания Закона Божия в школах на частные средства; начало осквернения мощей святых – таков далеко не полный перечень признаков начавшейся «войны», о которых сообщала в первой половине 1918 г. гражданская и церковная печать. Появлялись сообщения и еще более серьезные: убийство священника Петра Скипетрова при попытке красногвардейцев проникнуть в Александро-Невскую лавру с целью ее закрытия; расстрел крестных ходов в Воронеже и Шацке 26 января/8 февраля, в Харькове и Туле 2/15 февраля; убийство в Киеве неизвестными лицами митрополита Владимира; «расстрел толпы верующих» 9/22 февраля при реквизиции имущества Белогорского подворья в Пермской губернии; расстрел епископов Ермогена Тобольского и Андроника Пермского и т. д.

Мы привели этот далеко не полный перечень для того, чтобы читатель мог почувствовать, какой настрой все это должно было вызвать у верующих. Несомненно, что результатом было резкое ухудшение отношения массы верующих к советской власти, которая была далеко еще не настолько прочной, чтобы полностью игнорировать эти настроения. В апреле 1918 г. создается специальная комиссия при Наркомате юстиции по проведению в жизнь декрета об отделении церкви от государства. Целью комиссии, по официальному заявлению, было «упорядочение действий местных органов власти и выяснение осложнений с церковью». Тем самым верующим давалось понять, что большая часть эксцессов не санкционирована центральной властью и лежит на совести местных органов. Однако не прошло и года, как эта комиссия была преобразована в «5-й (ликвидационный) отдел НКЮ» — дело было не только в повышении «ранга», но и в характерном словечке «ликвидационный», которым сопровождались теперь все публикации распоряжений отдела. Можно не сомневаться, что верующие понимали это слово однозначно, и на такое понимание оно и было рассчитано…

Настойчивые призывы Церкви к прекращению междоусобицы не были услышаны. Накал борьбы возрастал. В ответ на покушение эсеров на жизнь В.И. Ленина правительство приняло постановление о «красном терроре»:

«Предписывается всем Советам немедленно произвести аресты правых эсеров, представителей крупной буржуазии и офицерства и держать их в качестве заложников. При попытке скрыться или поднять восстание – немедленно применить массовый расстрел безоговорочно… Нам необходимо немедленно и навсегда обеспечить наш тыл от белогвардейской сволочи… Ни малейшего промедления при применении массового террора».

Мог ли патриарх одобрить подобные действия или хотя бы промолчать о них, имея возможность говорить? Для этого ему нужно было перестать быть христианином: в этом вопросе мораль революционная оказалась в непримиримом противоречии с моралью христианской. И патриарх снова возвысил свой обличительный голос. Его послание к Совету народных комиссаров по случаю годовщины октябрьского переворота носит настолько глубокий и обобщающий характер, что может быть отнесено ко всем последующим десятилетиям существования этой власти (полный текст – в «Хронологии», 13/26 окт. 1918 г.):

«Вы разделили народ на враждующие между собой станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и, вместо мира, искусственно разожгли классовую вражду. И не предвидится конца порожденной вами войне, так как вы стремитесь руками рабочих и крестьян поставить торжество призраку мировой революции…

Казнят и тех, которые даже перед вами заведомо ни в чем не виновны, а взяты лишь в качестве «заложников», этих несчастных убивают в отместку за преступления, совершенные лицами не только им не единомышленными, а часто вашими же сторонниками или близкими вам по убеждениям. Казнят епископов, священников, монахов и монахинь, ни в чем невинных, а просто по огульному обвинению в какой-то расплывчатой и неопределенной «контрреволюционности»…»

Отношения между Церковью и советской властью достигли максимального обострения к концу 1918 – началу 1919 г., когда была проведена быстрая и энергичная кампания по вскрытию мощей православных святых. Это было жестоким надругательством над религиозными чувствами верующих и в то же время точно рассчитанным ударом антирелигиозной пропаганды.

Культ мощей в русской народной религиозности часто переходил установленные церковными канонами пределы (о проистекавших отсюда «соблазнах» рассказывал еще Ф.М. Достоевский – вспомним описание кончины старца Зосимы). Этот культ побуждал духовенство «преувеличивать» степень сохранности мощей. Молча предполагалось, что когда «ковчег» или «рака» с мощами имели форму человеческого тела, то в них хранятся полностью нетленные мощи. Как показали «вскрытия», иногда (на самом деле – поразительно часто) это подтверждалось. Но в ряде случаев – и тут получала полный простор обличительная антирелигиозная пропаганда – в раке обнаруживались лишь частично сохранившиеся останки святых. Мощи, оказавшиеся «нетленными», все равно подвергались надругательству – никак иначе это воспринимать невозможно: священные останки великих подвижников Русской земли выставляли в музеях рядом с трупами крыс и других животных с надписями «трупы мумифицированы». Организованное вскрытие мощей производилось согласно постановлению Наркомата юстиции от 3/16 февраля 1919 г. В течение только трех месяцев было произведено около 40 вскрытий, с широким освещением подробностей в массовой печати.

Патриарх Тихон пытался принять меры к устранению поводов к «глумлению и соблазну», разослав епархиальным архиереям указ, датированный 4/17 февраля 1919 г., в котором просил «по усмотрению каждого архиерея и при наличии возможности» принять необходимые меры, т. е. самостоятельно и с благоговением вскрыть раки с мощами и произвести среди верующих необходимые разъяснения. Видимо, архиереи в большинстве своем не поняли серьезности положения и не сочли нужным или не успели принять соответствующие меры. Не встретили отклика также обращения патриарха в Совнарком с протестом против изъятия мощей «как предметов культа». Чувствам верующих был нанесен тяжелый удар: одних он укрепил в вере (и в «обиде» на советскую власть или даже в справедливой ненависти к ней), других, колеблющихся и суеверных – увел из Церкви.