ВЧК в ленинской России. 1917–1922: В зареве революции - Игорь Симбирцев Страница 20

Так что за 1918–1922 годы вокруг этой истории накручено лжи и противоречий достаточно, истину и сейчас установить очень непросто. Например, даже признавая свой план убить Урицкого и организацию Коноплевой слежки за главой ЧК в Петрограде, все эсеры отрицали исполнение этой акции. Здесь даже Семенов с Коноплевой утверждали, что одиночка и эсер по убеждениям Каннегиссер к их боевой группе отношения не имел, действуя по своей инициативе. Складывается убеждение, что и это на суде 1922 года устраивало советскую Фемиду. В одном случае группа Семенова действует с санкции ЦК партии (в убийстве Володарского), в другом по собственному почину или с молчаливого согласия отдельных членов ЦК (в покушении на Ленина), в третьем стреляет вообще одиночка-эсер (в убийстве Урицкого) – какая разница, везде виноваты эсеры. Похоже, что это резюме для советской власти и ее историков и было главной задачей эсеровского процесса 1922 года. По итогам того процесса в августе 1922 года Семенов и Коноплева за их деятельное сотрудничество с судом были амнистированы. Обвиненные при помощи их показаний лидеры ЦК партии эсеров, а также указанные ими боевики, причастные к покушению их группы на Ленина, осуждены на небольшие сроки заключения.

Еще раз точку в этом деле со стороны советской власти поставит уже 1937 год, когда с началом Большого террора дожившие до этих времен участники событий арестованы и расстреляны за те же теракты двадцатилетней давности, включая самих «разоблачителей» Семенова с Коноплевой. Вместе с ними добьют многих переживших революцию и Гражданскую войну эсеров, оставшихся в Советском Союзе. И никого из них не спасет слава бойцов революции и членов партии, до 1917 года решительнее всех боровшейся за свержение в России монархии.

Впрочем, с первых же дней большевистской власти в терроре ее ЧК против эсеров все эти революционные заслуги уже не учитывались у тех, кто за революцию боролся в составе той единственно правильной партии Ленина. Так безмерно почитаемый среди эсеров террорист Куликовский, в 1905 году застреливший градоначальника Москвы Шувалова и осужденный за это к смертной казни, замененной затем пожизненной каторгой, после октября 1917 года не принял советской власти и оказался в рядах армии Колчака в Сибири. После захвата в плен Красной армией уже на излете Гражданской войны Куликовский насмерть забит при допросе в ЧК, чекист-следователь проломил ему голову рукояткой маузера.

Если резюмировать все это, можно высказать вполне обоснованное предположение: эсеры действительно организовали большинство этих акций, очень уж они укладываются в традицию этой партии и ее способ борьбы с политическими противниками. Слабым местом выглядит только связь мечтательного юноши Каннегиссера с эсеровскими вожаками, он мог действовать и по собственному почину, разделяя их цели мести большевикам и взгляды их партии. А уж затем в ЧК воспользовались этими одиночными выстрелами эсеров для ответной и долгой канонады «красного террора». Честно говоря, после той вакханалии чекистского террора 1918–1921 годов уже и не так важно, воспользовались на Лубянке настоящими эсеровскими терактами, или до них «дотянуло» дела чекистское следствие, это уже мало что объясняет или извиняет за потоками пролитой крови.

О покушении на Ленина на заводе Михельсона тоже стоит сказать еще пару слов. Слишком серьезные последствия имели эти выстрелы, и не только для здоровья лидера Советской России, но и для истории страны в целом. Кстати говоря, долгие и почти официальные уверения коммунистической пропаганды о том, что ранения августа 1918 года значительно подорвали здоровье Ленина и в конечном итоге привели к его слишком быстрой смерти, сейчас наукой практически опровергнуты. Недавняя экспертиза одежды Ленина в день покушения окончательно опровергла и устойчивую версию о яде, которым начинены будто бы были попавшие в вождя пули, никаких химических следов яда не обнаружено. Не извлеченная из тела Ленина пуля доставляла ему страдания, но и она причиной смерти человека, у которого медленно в результате тяжелой болезни отказывал мозг, быть не могла. Скорее всего, здесь красные пропагандисты умышленно выстраивали связь между выстрелами в Ленина в 1918 году и гораздо более поздними событиями его болезни и смерти, так создавался дополнительный героический элемент в биографии Ленина.

Это же покушение заставило большевиков по-новому взглянуть на вопрос личной охраны своих вождей, чему в горячке первых послереволюционных месяцев не успели уделить достойного внимания. Осенью 1918 года Дзержинский поручил в ВЧК проработать этот вопрос своему заместителю Петерсу, и вскоре вокруг Ленина появится дополнительный кордон охраны из 20 специально отобранных чекистов под началом Беленького – ранее начальника Оперативного отдела ВЧК. Сам Ленин, по воспоминаниям тех же охранников, таким вниманием ЧК к своей личной безопасности даже тяготился, на даче в Горках во время лечения часто ворчал, что на фронте каждый солдат на счету, а вокруг него ходят два десятка бездельников в кожанках. Но охранники Беленького будут при Ленине до его смерти, сам Абрам Беленький будет расстрелян в НКВД в годы сталинских репрессий.

Вокруг самого покушения сейчас тоже много споров. Крайняя версия о том, что полуслепая Фаня Каплан не могла стрелять в Ленина (а стрелял якобы неустановленный мужчина, который скрылся), что она даже не имела отношения к партии эсеров, что просто схватили в суматохе первую попавшуюся и быстро расстреляли, проверки фактами все же не выдерживает. Сохранились протоколы допросов Каплан на Лубянке заместителем председателя ВЧК Петерсом (Дзержинский в тот момент выехал в Петроград для расследования убийства там Урицкого). Причем, по более поздним воспоминаниям Петерса, поначалу допрашивать привезенную на Лубянку Каплан явились и политические лидеры большевиков во главе со Свердловым, но арестованная согласилась давать показания только один на один Петерсу. На первом допросе Каплан кроме Петерса присутствовали также член коллегии ВЧК Аванесов и советский нарком юстиции Курский, но, только оставшись наедине с Петерсом, обвиняемая стала откровенна, зампред ВЧК сумел ее чем-то зацепить и даже расположить к себе, она исповедовалась ему даже о былых временах царской каторги и своих любовных переживаниях прошлого, к покушению на Ленина никакого отношения не имевших.

Из первого же протокола петерсовского допроса следует, что Фаина Каплан действительно до революции была террористкой-анархисткой, раненной в Киеве при подрыве собственной бомбы и отправленной на сибирскую каторгу, но там под влиянием новой подруги, эсерки Марии Спиридоновой, она стала искренней социал-революционеркой и вступила в ПСР. Здесь же она признает себя членом партии правых эсеров, действовавшей по приказу своей партии или хотя бы с ее согласия, отрицая одновременно версию следствия о связях с британской разведкой. Этот выгодный тогда Советам «английский след» ей пытались навязать чекисты, арестовавшие под такую трактовку покушения в тот же день британского посла в Москве Локкарта, которого на следующий день пришлось отпустить. Разрабатывать «английский след» чекистам Петерса пришлось потому, что изначально Свердлов уже вечером в день покушения 30 августа объявил на весь мир через советскую прессу, что за выстрелами в вождя революции стоят эсеры и «английские наймиты», – вот и пришлось арестовывать британских дипломатов-разведчиков Локкарта с Хиксом, организовывая им в тюрьме негласную очную ставку с Каплан, хотя и безо всякого успеха. Шофер Ленина Гиль тоже утверждал, что стреляла женщина, хотя саму Каплан с уверенностью опознать не смог, помнил он «только руку с браунингом». Хотя показаниям Гиля верить трудно, он раз за разом «вспоминал» все новые подробности увиденного, стрелявшая дама все больше у него выходила похожей на Каплан, а в более поздних своих воспоминаниях Гиль уже просто спасал Ленина от смерти своим геройским поведением.