Курская битва. Оборона. Планирование и подготовка операции "Цитадель". 1943 - Петр Букейханов Страница 20

19 ноября в ходе боев в районе Скирманова Искандер Садвокасов пропал без вести, как и многие другие семнадцатилетние добровольцы и восемнадцатилетние военнообязанные, служившие в 18-й стрелковой дивизии, его судьба так и не была установлена. В общем, находясь на фронте с сентября по декабрь 1941 года, 18-я дивизия понесла тяжелые потери, сменила командира, была выведена в резерв и к январю 1942 года переформирована в 11-ю гвардейскую стрелковую дивизию, то есть совершенно новое соединение было создано вокруг уцелевшего боевого знамени, штаба и тыловых служб практически уничтоженной в боях дивизии народного ополчения (при этом полковник Чернышев, ставший командиром II-й гвардейской стрелковой дивизии, в мае 1942 года был произведен в генералы).

По нашему мнению, использование на войне почти не обученных военному делу людей, мобилизованных принудительно или добровольно поступивших в вооруженные силы из чувства долга и патриотизма, является преступлением советской военно-политической элиты, совершенным в ситуации тяжелого военного поражения, чтобы за счет народа компенсировать некомпетентность и сохранить в своих руках власть над страной (аналогичным образом в 1945 году действовало и национал-социалистическое руководство Германии, осужденное Международным трибуналом в Нюрнберге). Ответственное военно-политическое руководство было обязано отвести вновь сформированные дивизии народного ополчения в глубокий тыл для боевой подготовки личного состава и довооружения, пожертвовав не людьми, а стратегическими интересами и политическими задачами по обороне Москвы и всего столичного региона. Исторические примеры оставления Москвы противнику уже были известны, но оказалось, что политическая элита царской России все-таки была способна в некоторых случаях пожертвовать политическими амбициями ради сохранения жизни русских людей, а вот советская элита всегда предпочитала противоположный путь. Поэтому нормальной реакцией со стороны гражданского общества на такие преступные мероприятия политического режима было бы гражданское неповиновение, например в форме пассивного отказа от исполнения гражданских обязанностей, в данном случае – дезертирство.

Тем не менее, как видно, вермахт тогда проиграл борьбу против русских на Восточном фронте, когда выявилась несостоятельность стратегии блицкрига в области расчетов силы сопротивления противника и соответствующих темпов продвижения германских войск. Благодаря гибкому изменению мобилизационных планов советское руководство все-таки получило время для использования огромных возможностей своего тыла – тотальной мобилизации людских резервов и развертывания производства на базе эвакуированных промышленных предприятий. В итоге формирование новых соединений и поступление нового вооружения на фронт стали по темпам опережать их уничтожение в боях (в том же 1941 году было разгромлено и уничтожено всего 177 дивизий Красной армии [109], то есть в два раза меньше, чем успели создать). Поэтому, в отличие от Западной Европы, реализация стратегии молниеносной войны при нападении на СССР обязательно должна была включать две взаимосвязанные составляющие – не только военную, но и политическую, которые дополняли бы друг друга с целью не только разгромить Красную армию (дипломатическая подготовка внезапного нападения со стороны германских вооруженных сил), но и разрушить ее тыл (политические мероприятия на оккупированной территории).

Учитывая исторический опыт, фактор пространства, общее соотношение сил и средств противников, а также вероятность войны на несколько фронтов, победа над СССР не могла быть достигнута Германией исключительно военными средствами. Начальник штаба Верховного командования вооруженных сил Германии (далее – Генеральный штаб вооруженных сил) [110]фельдмаршал Вильгельм Кейтель (Wilhelm Keitel) уже в августе 1941 года говорил своему сыну Карлу, что победить русских обычными способами не удастся [111].

Высшее германское военное руководство понимало это еще до начала войны, в частности, фельдмаршал Эвальд Клейст (Ewald Kleist), находясь в плену, показал, что надежды на победу в России основывались в основном на перспективе политического переворота, который должен был произойти в результате вторжения, когда советский режим, потерпев ряд серьезных поражений, будет свергнут собственным народом [112]. Следовательно, германские военные учитывали, что жестокая эксплуатация и обнищание вызывают недовольство населения СССР существующим политическим режимом, поэтому военные средства являются тем внешним разрушительным импульсом, который необходим для критического ослабления Советского государства, жестко укрепленного изнутри карательными органами внутренней безопасности.

Однако опыт разрушения военной силой больших, но преодолевающих серьезные внутренние противоречия государственных образований (Персидское царство, Киевская Русь, центральноамериканские государства инков и ацтеков) показал, что достижение и закрепление успеха всегда требовали как военных, так и политических мер – привлечения на свою сторону и использования в качестве союзников тех общностей, классов, групп, элементов социальной и государственной структуры, которые находились в конфронтации с правящей элитой или приобретали выгоду в ее устранении от власти. Только эти группы и элементы могли выступить в качестве аттрактора, быстро приводящего систему к полному крушению. Поэтому применение военных средств против СССР необходимо было одновременно дополнить использованием политических методов, направленных на обострение внутренних социальных противоречий, присущих феодально-рабовладельческой системе власти, выстроенной советским вождем Иосифом Сталиным (Джугашвили).

Благодаря эффективной системе пропаганды, организованной министерством доктора Йозефа Геббельса (Joseph Goebbels), в начале войны указанные противоречия, даже без использования дополнительных политических методов, привели к значительным военным успехам вермахта – по немецким данным [113], к концу 1941 года только в плен было захвачено 3335 тысяч человек из числа советских военнослужащих, специальных формирований гражданских ведомств, бойцов народного ополчения, рабочих батальонов и милиции, включая мобилизованных, попавших в плен при следовании к воинским частям. Эти данные свидетельствуют о массовой сдаче русских в немецкий плен в первые месяцы боевых действий, обычно в ситуации окружения или угрозы окружения. Как отметил в своих воспоминаниях член военного совета 1-й танковой армии генерал Николай Попель [114], в сентябре 1941 года, при охвате войск Юго-Западного фронта, их тыловые коммуникации вначале удалось перерезать лишь небольшой группе немецких танков и пехоты, однако войска уже почувствовали себя в окружении, и это вызвало панику, которая быстро привела к необратимым последствиям. Действительно, к 14 сентября 1941 года в 3-й танковой дивизии немецкого 24-го танкового корпуса, которая завершила окружение советских войск в районе Киева продвижением с севера из района Лохвицы, оставалось всего 10 боеготовых танков [115].