В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война - Андрей Окулов Страница 20

Это был интеллигентного вида немец. Он сразу спросил у меня: «Как это вы, образованный человек, можете воевать за большевиков?!» Я рассказал ему про все, что видел на оккупированной территории. И про повешенного мальчишку. Он помолчал немного и сказал: «Я вас понимаю. Многого я сделать не смогу, по все-таки. У вас есть родственники за границей?»

У меня в Берлине жила тетка, еще с революции. Я ее никогда не видел, но от родственников знал название улицы, на которой она жила. Следователь записал ее данные и сказал, что это — мой шанс. Велел подождать. Через некоторое время из Берлина пришел ответ: благодаря ходатайству моего следователя и родственников меня отправляли в Берлин — на поруки тетки! Такой поворот было трудно представить.

Вероятно, у немцев были насчет Бонафеде какие-то планы. Но осуществиться они пе успели. В Берлине Георгий Георгиевич через родственников вошел в контакт с НТС. Там он встретил и девушку, на которой собирался жениться, — Наташу Геккер. В конце войны они эвакуировались от наступающей Советской армии. Они были в одном поезде, который шел через чешский город Пльзень. Именно там он попал под английскую бомбардировку.

— Я выскочил из вагона и сделал так, как меня учили: лег между рельсами. Один из пассажиров, увидев это, лег рядом. Это спасло меня и погубило его: бомба ударила в насыпь. Взрывом рельса согнулась внутрь. Моего соседа она просто измочалила. Но его труп спас мне жизнь — он смягчил удар. Когда я очнулся, понял, что меня засыпало с головой. Воздуха не было, я начал задыхаться. В голову от шока пришла глупая мысль: умирать от удушья противно, нужно добраться рукой и разорвать себе горло! Я попытался пошевелиться. Безуспешно. Но тут я услышал глухие голоса: «Вот и Гога Бонафеде!» Оказывается, уцелевшие люди из нашей группы узнали меня по ботинкам, которые остались на поверхности. Меня откопали.

Я, шатаясь, ходил вдоль уничтоженного бомбами поезда и искал свою невесту. Я ее нашел. Вернее, куски, что от нее остались. Я сел и заплакал. Ко мне подошла пожилая немка и стала меня утешать: «Молодой человек, война — это потери. Я тоже потеряла все, но вы еще молоды. У вас еще есть шанс на будущее».

Несколько лет спустя я расспрашивал об этой истории Бориса Степановича Брюно. Он сказал следующее: «За Наташей Геккер ухаживали Гога Бонафеде и Романов. Каждый считал ее своей невестой. Думаю, если бы она осталась в живых, она бы несомненно вышла за Романыча».

После войны Георгий Георгиевич уехал в Австралию, женился, сделал неплохую карьеру. Писал для «Посева» под псевдонимом «Юрьев». Когда вышел на пенсию, переехал во Франкфурт, чтобы работать для НТС. Его задачей был контакт с иностранными организациями и структурами — на всех уровнях. Его в шутку называли «министром иностранных дел». Справлялся он с этой задачей блестяще. У него была одна интересная идея:

— Думаю, когда Россия освободится от большевизма, столицу государства стоит перенести в Киев. Все-таки Киевская Русь была началом нашей государственности. И украинский вопрос будет решен.

По однажды, поскользнувшись на лестнице в своем доме, он сломал ногу. Благодаря этому в больнице выяснилось, что у него — рак кости. Ногу пришлось ампутировать по колено. Георгий Георгиевич отвечал тем, кто пытался высказывать ему слова утешения: «Не надо меня жалеть. Потому что я сам себя жалеть не собираюсь!» Конечно, про иностранные дела пришлось забыть — Георгий Георгиевич Бонафеде вернулся в Австралию. Он скончался от сердечного приступа в середине восьмидесятых.

Его рассказ я постарался передать с максимальной точностью.

* * *

Сначала я пытался подать прошение о политическом убежище во Франкфурте. Отказали — город был закрыт для беженцев. «Германия велика!» — сказал полицейский чиновник. Действительно, перешел через поле за зданием «Посева» и попросил убежища в соседнем городке под названием Эшборн. Вскоре мать с братом получили нотариальное свидетельство и сделали то же самое. Потом началось самое тяжелое: нужно было ждать.

Сначала мы жили у знакомых. Потом им это надоело, и они попросили нас оттуда. Переехали в комнатку на квартире, которую издательство «Посев» использовало для гостей. В ней раньше жил директор издательства Лев Александрович Рар. Мы переписывались с ним, еще когда были в Вене. Он оставил эту должность и собирался переезжать в Англию к своей семье. Незадолго до запланированного отъезда он попал в автомобильную катастрофу. Лев Александрович Рар скончался осенью того же года. Мы так и не успели с ним познакомиться…

Новый директор издательства пришел к нам и велел освободить комнату до вечера: «А то приедут родственники, а в комнате покойного живут какие-то люди…» О том, куда мы отправимся без документов, денег и знания языка, он не беспокоился. «Мы — не благотворительная организация», — заявит' он позже. Много лет спустя он скажет мне, что решение было не его и нечего на него обижаться.

Обиды здесь ни при чем. Но нужно было что-то делать…

На наше счастье, во Франкфурт неожиданно приехал Игорь Потемкин, ювелир, наш знакомый по Вене, тоже из Питера. Он прожил на Западе всего несколько лет, но знал, что в Германии есть способ не остаться на улице. Он отвез нас в надлежащий «Социальамт» (Отдел социального обеспечения), на своем ломаном немецком объяснил ситуацию, и в ближайшее время нас поселили в маленьком пансионе в городке Эйнштайн, в горах Таунус, километрах в тридцати от Франкфурта-на-Майне.

Казалось, неужели этого не мог сделать никто из тех, кто жил здесь годами? Не подумали как-то, да и не обязаны они были это делать. Действительно, не обязаны…

* * *

После войны в Германии нехватка мужского населения, выбитого на фронтах, была столь велика, что в парламенте вполне серьезно обсуждалась возможность введения в стране… двоеженства! Но выход был найден другой: для восстановления разрушенной страны начали приглашать иностранцев. Даже лозунг появился: «Auslaender rein, wir schaffen es nicht allein!» — «Иностранцы — к нам, одни мы не справимся!»

И поехали на стройки и фабрики турки, итальянцы, греки… Кто-то зарабатывал деньги и возвращался, кто-то — оставался насовсем. Потом, когда «немецкое экономическое чудо» создало на развалинах Третьего рейха одно из самых богатых государств Европы, иностранцы повалили сюда безо всяких приглашений. Демократическая конституция давала право на политическое убежище в этой стране тем, кого на родине преследуют по политическим мотивам. Но кто и как будет определять, действительно человек является политическим беженцем или приехал в ФРГ за лучшей долей? Социальные гарантии были таковы, что в количестве всевозможных пособий, на которые имели право социально необеспеченные, шустрые иностранцы часто могли разобраться лучше, чем германские подданные.

С одной стороны, бесчисленные иммигранты создавали головную боль властям и вызывали откровенное раздражение у добропорядочных бюргеров. С другой… Высокий уровень жизни обратно пропорционален уровню рождаемости. Возможность хорошо зарабатывать никак не способствует тому, чтобы отец семейства стремился к увеличению оного. Как мне сказал один германский знакомый: «Чем заводить ребенка, я лучше еще один мотоцикл куплю…» У обеспеченного слоя дети в основном ассоциируются с новыми расходами. Сначала — пропитание и одежка, потом — хорошее образование. И никакие налоговые льготы этих расходов не компенсировали. А в странах «третьего мира» дети — это те, кто будет содержать родителей в старости… В Германии же старики чаще всего уходят жить в «Альтенхайм» — Дом престарелых. Конечно, он не похож на советский, здесь и отдельные комнаты, и постоянный медицинский уход. Ведь за содержание — платят, и немало. Все стерильно.