Герой советского времени. История рабочего - Георгий Калиняк Страница 20

Ныне, с приходом демократических принципов в нашу жизнь, появилось много однобоких критиков того времени, тех трагических дней. Мы эти дни пережили, а критикующие и вопрошающие знают об этих годах понаслышке. Эти критики сегодня спрашивают нас: где вы были в те дни, неужели вы не видели, что творится беззаконие?

А мы были в гуще этих событий и смотрели на них не глазами сегодняшних критиков, когда и мы и вы стали твердыми ногами на землю дедов и отцов. Когда слово социализм наполнилось ощутимым содержанием и стало полнокровным.

А тогда социализм давал первые ростки, которые из-под сугробов столетий начали тянуться к солнцу. И нужно было уберечь эти ростки от окружающих нашу страну врагов, которые были неизмеримо сильнее нас.

У нас была хорошая и дружная бригада. Хозяйственно-хитрый бригадир Воронин. Безответный трудяга Коля Фомин. Вспыхивающий, как порох, Яковлев. По-девичьи стеснительный Митя Майоров, за что был прозван Машей. Еще пахнувшие деревней Литвинов и Титов. Задира Степанов. Уже в годах, любящий при случае выпить Груздаков. По-мальчишески хулиганистый Петя Сюрков, проживающий в доме-притоне «Порт-Артуре». Умудренный опытом и прошедший почти все медные трубы, любящий порисоваться Федя Зейц.

Мы еще почти все играли в прятки и пятнашки, а девятнадцатилетний Федя уже участвовал в боях в 1919 году на Кавказе с белыми и англичанами в составе 11-й армии. Затем в 1922 году солдатская судьба забрасывает в Сибирь, где он служил в качестве командира в 21-й Пермской Краснознаменной дивизии. Во время инцидента на КВЖД он участвовал в боях с китайцами, в частности, у города Манчжурия. В январе 1930 года демобилизовался из армии и вскоре поступил на наш завод в нашу бригаду. Работает и учится в вечернем техникуме, который успешно заканчивает и становится старшим мастером нашей мастерской. Федя любил по-доброму покрасоваться.

И последний член нашей бригады Коля Масин. Выдумщик и острослов. Как говорится, партийный организатор от бога. Через несколько лет, поднимаясь по партийной лестнице, он стал инструктором райкома партии.

Мы работали, когда требовалось, столько, сколько нужно. Продолжительность рабочего дня определялась производственной обстановкой.

Был случай, когда больше половины бригады работало 56 часов подряд, не выходя с завода. Нужно было обеспечить сборку нашими деталями. Пришлось это на праздники: дни Первого мая, и мы все праздники провели на заводе. После такой работы я сошел с трамвая у Финляндского вокзала вместо Московского и был до такой степени в объятиях Морфея, что никак не мог сообразить, как мне попасть домой. А нужно было только пересесть на этот же номер трамвая, но идущего в обратную сторону к Московскому вокзалу.

Вообще слово нужно определяло всю нашу заводскую жизнь и наши личные интересы на производстве. Многое нам разъяснять не было необходимости. Мы хорошо понимали свой рабочий долг.

Обычно сверхурочные начинались с пятнадцатого числа каждого месяца и, как правило, без выходных. То не хватало полосовой меди, которую поставлял завод «Красный выборжец», то отключали электроэнергию из-за перегрузки электростанций.

Страна мужала. Технически перевооружалась, и где-то что-то не успевало шагать в ногу в общем строю. Отсюда вытекала необходимость сверхурочных. Нужно было наверстывать упущенное время, чтобы выполнить план.

А как мы бушевали в общенациональные праздники: Первое мая и Октябрьскую революцию. В первый день праздника демонстрация. Море знамен и плакатов. Тысячи портретов руководящих товарищей. Песни и пляски от души. Уже не пели «Проводы» Демьяна Бедного, а горячо вспоминали «боевые ночи Спасска, Волочаевские дни»[37] и решительно заявляли в песне: «Красная Армия всех сильней». Мы жаждали быть сильными и верили, что почти стали такими. Но до этого было еще далеко. Только становилась на крыло авиация. Начали наливаться броней танки. На потоках стали погромыхивать новые системы орудий. И первые автоматы застрочили скороговоркой.

В праздничные дни ходили на Неву любоваться боевыми кораблями Балтийского флота. И каждый раз на невском рейде появлялись новинки. То подводная лодка «Малютка» с экипажем в 21 человек, предназначенная для плавания в финских шхерах, то океанская «Щука» с экипажем в 90 человек. А перед самой войной у Дворцового моста стоял новый красавец лидер «Минск». В начале войны в июле месяце наш флот уходил из Таллинна в Кронштадт. Корабли шли без авиационного прикрытия. И это давало фашистам [возможность] без особого труда бомбить корабли. Из 190 кораблей было потоплено 59, в том числе и лидер «Минск». Теперь это имя носит противолодочный крейсер. А перед мостом лейтенанта Шмидта в праздничные дни всегда стоял огромный коричневый утюг-линкор «Марат», придавливая невские воды стальной махиной. По вечерам ходили на концерты, шумевшие на площадях.

Жил я ту пору со школьным товарищем Нисоном Левантом. Он работал на судоверфи клепальщиком. Его родители и старший брат тоже уже жили в Ленинграде, но он с ними почти не общался. Он, как и я, хотел выбиться в люди самостоятельно.

На моей памяти только однажды, когда у нас в кармане не звенело мелочи даже на хлеб, Левант решил посетить родителей. К ним мы поехали вдвоем. Увидев сына, мама заохала, запричитала, не знала что сказать, как приласкать свое младшее непутевое чадо. Но чадо быстро поставило все точки над «i»:

– Мама, хватит причитать. Мы есть хотим.

И мама стала ругать себя за недогадливость и ставить на стол все свои запасы. Уверен, что после нашего набега, старикам не пришлось сокрушаться о прокисшем супе и засохшем хлебе. Мы со знанием дела и молодой энергией не дали пропасть добру в этом гостеприимном доме.

В схожей ситуации мы решили навестить старшего брата Леванта. Брат и его жена были в приподнятом настроении. У них появился первенец-сын, который прибыл вместе с матерью из родильного дома накануне нашего прихода.

Они и нас хотели втянуть в эту семейную идиллию.

Без ложного преувеличения мы согласились с ними в том, что их сын чудо природы (как всякий родившийся), и заявили: сразу видно – мальчик будет гений (это авансом). С виду это было еще нечто неопределенное. Но если считать признаком гениальности частую смену пеленок, тогда в нашем заявлении был какой-то проблеск здравого смысла.

Возможно, с авансом мы поторопились, потому что в дальнейшем в печати не было подтверждения этой гениальности. Но дальше этого не пошли. Разделять родительские восторги и углубляться в философию на голодный желудок не имело смысла. Наше состояние было похоже на Танталовы муки. В квартире пахло тушеным мясом и пирогами. Но насыщаться запахами мы еще были не приучены. Как-то мы тут сплоховали и не сумели перевести хозяев с высокой поэзии на житейскую прозу. Это было наше поражение и первая победа еще одной родившейся жизни. Мы довольно быстро освободили хозяев от своего присутствия. Что ж, не всегда должны быть победы. Поражения делают сладостными редкие победы.

К неудовольствию хозяев квартиры, где мы жили, [она] была всегда открыта. Кому из приезжих витебчан негде было преклонить голову, все шли к нам, и все наши доходы, лежащие в коробочке на трехногом столике под осколком бывшего прошлого, были в распоряжении приезжих.