Величие и печаль мадемуазель Коко - Катрин Шанель Страница 20

Что касается меня, то мне охота и в самом деле нравилась. Это было непередаваемое наслаждение — мчаться на послушном коне через желтые пустоши, слушать взлаивание псов, видеть рыжий, словно язык пламени, хвост удирающей лисы. Гуманности ради стоит отметить, что гончие не затравили зверя на моей памяти ни разу — рыжая плутовка то вовремя ныряла в какую-нибудь потайную нору, то переплывала небольшой ручей, отчего собаки теряли след, то прибегала к иной хитрости, чтобы запутать погоню. Я полагаю, тут дело в искусности пикера, руководителя охоты. Его делом было доставить леди и джентльменам забаву — но не кровавую забаву!

Отсутствие результата охоты раздражало Шанель тем более. О, она же выросла в Оверни, где люди от природы прижимисты!

— Устраивать такую кавалькальду, такой шум и гам? Кормить огромную свору псов, которые в год съедают сотни фунтов мяса, и еще людей, которые ухаживают за этими псами? И не получить даже лисьей лапки на счастье?

Нет! Этого она понять не могла. Чуть больше одобрения у Шанель вызывала ловля лосося в Шотландии. Хотя бы потому, что обстановка на рыбалке царила самая непринужденная, без всяких церемоний. В домике на озерах не водилось чванной прислуги.

— Некоторые из этих горничных родовитее меня, — пожаловалась как-то Шанель.

В Стэк-Лоджское поместье этих горничных с собой не брали. Жизнь была самая что ни на есть спартанская, зато пойманных лососей можно было съесть за обедом. Вот это была настоящая забава, а не ерунда! Ради большой и вкусной рыбы можно было и крутить неподатливую катушку, то и дело запутываясь в леске. Потом за столом она принимала похвалы и скромно сияла.

— Скажи, а если бы пойманных рыбин нужно было выпускать обратно — ты получала бы такое же удовольствие от рыбалки?

— Ни в коем случае, — отвечала Шанель. — Какой смысл?

Но она кривила душой. Ей хотелось побыть вместе с Бенни, вдали от светской толпы и армии важных слуг. Она любила его, и я это видела. Возвращаясь в Париж и погружаясь в дела, мать выглядела как обычно, но я-то знала, что она ждет не дождется момента, когда можно будет вскочить в автомобиль и пуститься в обратный путь. Иногда она звала меня с собой, и я видела, как она счастлива в эти часы: исчезает под колесами серая лента дороги, между пальцев дымит сигарета, плещется по воздуху тонкий шелк шарфа и аромат духов «№ 5»…

Она полюбила морские круизы. Раньше мать была равнодушна к путешествиям и всему предпочитала Ривьеру. Теперь же каталась на яхте Вендора по всему свету. Она взахлеб говорила о местах, где они побывали вместе, о штормах, в которые им случалось попадать, о подземном озере нефти, по которому они однажды плавали — стоило бы только прикурить сигарету, и все вокруг, и яхта, и скалы, и озеро — все взлетело бы на воздух.

Шанель звала и меня покататься на яхте, и Бенни был так любезен, что присылал мне приглашения, шоколад и фрукты, но я отказывалась. Мне очень хотелось путешествовать, хотелось увидеть черное подземное озеро нефти, хотелось почувствовать на себе, что такое шторм в открытом океане… Но я не желала мешать парочке, и я боялась снова вызвать ревность матери. У меня с Бенни получалось беседовать, а вот с Шанель — не очень. У нее гораздо больше общих тем было с Мисей. Мися, вездесущая вульгарная Мися, не отстала от матери даже после того, как та шагнула в высшее общество. Она являлась в Итон-Холл, чтобы залечить свои сердечные раны и пожаловаться на жизнь. Мися очень подурнела за последнее время и страдала, кажется, всерьез. Ее супруг, кругленький и грязноватый Серт, влюбился в девятнадцатилетнюю юную девушку с экзотическим именем Русудан. Ее отец был губернатором в России и бежал оттуда от революции, как и многие в то время. Но сумел устроиться и дать детям образование и обеспечение — до такой степени, что Русудан, которую друзья называли Русси, решила учиться ремеслу скульптора и за уроками явилась в мастерскую Серта. Без приглашения и предупреждения красотка заняла место в мастерской супруга Миси, а потом и в его податливом сердце, и на ложе любви.

Мися рыдала в нашей парижской квартире, размазывая по лицу макияж всех цветов радуги.

— Она так прекрасна! Так свежа, так молода! Пепельные волосы, серые глаза, белая кожа… Я собиралась задушить ее, выцарапать ей глаза и бросить в Сену, но увидела ее… И все… Я влюблена!

Меня перекосило от отвращения. Всякие связи между женщинами всегда были мне противны. Это было наследием обители, где гомосексуальные связи осуждались пуще традиционных. Я знала, что Мися по развращенности своей натуры не чурается никакими способами утолять страсть, но такой разгоревшейся я видела ее впервые. Зрелище было препохабнейшее. Пожилая Мессалина рыдала и трясла внушительным, уже несколько обвисшим бюстом.

— Я пригласила ее на ужин. Потом на обед. Потом на бал. Выбрала для нее туалет. Русси блистала. Я гордилась ею, словно своей дочерью. У меня ведь могла бы быть дочь такого возраста! Мы всюду появлялись втроем, как будто мы — настоящая семья. На Рождество мы подарили Русси открытый автомобиль. Ее папаша, этот самодур, выгнал ее из дома и клялся застрелить нас. Он полагал, что мы развращаем его дочь! Идиот! Я люблю ее, как своего ребенка, как Богоматерь, как самого чистого ангела!

Горюющая Мися переходила на родной польский язык, сыпала ругательствами и богохульствами.

— Тебе следовало быть осмотрительней. — Шанель получала возможность вставить словечко в этот страстный монолог. — Не нужно приводить соперницу к собственному семейному очагу…

— Матка боска, разве я знала? Я читала книгу! Там было написано — сделать именно так!

— Какую книгу? — простонали мы с Шанель на два голоса, переглянулись и засмеялись. Как я любила эти моменты!

— Вот! — Мисия извлекла из сумочки томик, из которого торчали многочисленные закладки, распахнула на какой-то известной ей странице и прочитала с завываниями, с интонацией провинциальной актрисы:

— «Возвращаясь со службы и заставая Другую у себя дома, ваш муж привыкал видеть в ней уже не героиню романа, но что-то вроде предмета домашнего обихода. Сперва эта неожиданная дружба забавляла его. Ему казалось, что он царит над вами обеими. Но очень скоро близость между вами и Другой стала более тесной, чем между ним и ею. Две женщины гораздо быстрее найдут общий язык…» И дальше, слушайте: «Ваш триумф оказался блистательным, хотя и тайным: однажды, когда вы предложили мужу втроем совершить туристическую поездку в автомобиле, ваша борьба завершилась окончательной победой. Вы втайне ликовали. Муж с раздражением воскликнул: «Ну нет!.. Снова эта женщина!.. Не понимаю, что ты так с ней носишься!» — «Разве ты сам не находил ее приятной?» — «Приятной, — пробурчал он, — приятной?.. Можно любить хорошее вино, но зачем постоянно прополаскивать им рот… А потом, по правде говоря, мне гораздо больше по душе быть с тобой вдвоем». — «После этого Другая постепенно исчезнет из вашей жизни». Поняли вы? Исчезнет!

— Кто написал эту чепуху? — Шанель небрежно посмотрела на переплет. — Господин Моруа… Господин Моруа ничего не понимает в семейной жизни. Он старый холостяк или зеленый юнец. Господи, Мися, почему ты не пришла за советом ко мне?