Рубин Рафаэля - Диана Хэгер Страница 20

– Знал бы мир, как не хватает нежности знаменитому Рафаэлю, – тихо произнес художник, грустно улыбаясь.

Лунный свет просочился сквозь переплеты высокого окна, которое было лишь наполовину закрыто ставнями. Рафаэль встал и подошел к окну. В голову тут же пришла мысль, которая часто посещала его в минуты одиночества. Что, если ему суждено умереть молодым? Прямо сейчас, когда он так и не изведал любви? Даже не приблизился к той страсти и самозабвению, которые изображал каждый день? Этот страх преследовал его всю жизнь, сколько он себя помнил. После смерти матери страх только усилился. И каким бы известным и влиятельным он ни был, какие бы важные заказы ему ни поручали, он ни на секунду не забывал, что это все временно.

Мастер отогнал невеселые мысли и попытался снова взять в руки уголь, чтобы нарисовать ее глаза. То, что у него получилось, было несовершенным, неточным и неживым. Он не видел саму девушку в образе, который только что создал. Рафаэль отбросил уголь и снова откинулся на спинку кресла. Ночную тишину улицы нарушил стук конских копыт, отразившийся многократным эхом от стен высокого дома и каменной мостовой.

Почему она не хочет, чтобы он ее нарисовал? Царственные особы со всего света одолевали его просьбами увековечить их образ, а она почему-то боится. Чего? У него осталось так мало времени до того, как Папа переменит отношение к своим заказам и Рафаэлю как их исполнителю! Она идеально подходит для образа Мадонны! Он встал и принялся метаться по комнате, мимо широких окон с витражами, стен в золоченой резьбе и затейливой мебели. Провел рукой по шее и налил себе кьянти из графина, украшенного драгоценными камнями, который подарил ему кардинал Биббиена. Глядя на сверкающий сосуд, переливчатый жемчуг и рубины, он впервые задумался о баснословной стоимости безделушки, которой бестрепетно пользовался вот уже два года. Он попытался представить себе, что о ней подумала бы девушка вроде Маргариты Луги, что она могла бы купить на вырученные за нее деньги.

В задумчивости Рафаэль обозрел стол, бронзовый медальон с изображением Геркулеса, подаренный ему во Флоренции Леонардо да Винчи. Эта вещь символизирует решимость, растолковал расположенный к нему стареющий художник, она обязательно должна принести удачу. Рядом с медальоном лежало нераспечатанное письмо от секретаря прекрасной и высокородной Изабеллы д'Эстэ, по-прежнему надеявшейся, что художник согласится написать ее портрет. С тех пор как Рафаэль переехал в Рим, к нему обращались только по поводу работы. Только работа и успех. Ничего более того. Впервые Рафаэль понял, что к этим двум составляющим сводится вся его жизнь.

Северный ветер прогнал облака, и на ночном небе наконец засияли звезды. Полумесяц переливался перламутром, будто соревнуясь с ними в красоте. Рафаэль бокал за бокалом пил терпкое вино. Он уже было собрался послать за женщиной – скорее по привычке, чем из желания, но передумал, поглощенный размышлениями о том, как убедить девушку из Трастевере позировать.

Он бросил взгляд на стол, стоявший рядом с письменным, на старые наброски и эскизы, изображения рук, пальцев и торса, оставшиеся после создания образа очередной Мадонны. Сверху лежал его любимый набросок – Мадонна с ребенком на одной руке и открытой книгой в другой. Ему казалось, что именно здесь удачнее всего найдено выражение лица Богоматери: боль от осознания будущего и решимость, грусть и доброта. Если бы только Маргарита могла это увидеть и понять, какую именно картину он хочет написать с нее.

И тут его осенило.

Лицо озарилось радостью, и сразу стало легче на сердце. Ну конечно! Почему он не подумал об этом раньше?

Рано утром следующего дня Рафаэль вернулся в мастерскую на Пьяцца Сант-Аполлония. Он рассеянно бросил на скамью плащ из ярко-фиолетового бархата с золотой бахромой и пошел по скрипучему деревянному полу. Мастер тут же ощутил лихорадочный ритм кипящей вокруг него работы. В комнате с высоким потолком, украшенным расписными балками, его помощники, готовясь к работе над следующей фреской Ватиканского дворца, делали наброски с натурщиков. То были вчерашний старик, позировавший Джузеппе для зарисовки красным мелком, и юноша, совершенное лицо которого Джулио Романо аккуратно высвечивал белой сангиной на картоне. Это был лик Персея для новой фрески дворца Киджи.

Молодой ученик смешивал умбру с другими красками, добиваясь тона человеческой кожи для портрета, который стоял на огромном дубовом мольберте Джанфранческо Пенни. Вокруг валялись огромные куски ткани в пятнах краски, громоздились деревянные посудины с грязной водой и кистями, кувшины вина и мастерки для нанесения цветной штукатурки на фреску. На столах лежали стопки бумаги, зарисованной с обеих сторон, и коробки пастели самых разных цветов и оттенков.

Помощники мастера были одеты в свободные белые муслиновые рубахи с закатанными рукавами, подпоясанные потертыми кожаными ремнями. На Джованни да Удине и Джулио Романо были темные кожаные фартуки. Все вокруг них покрывали брызги свежей и засохшей старой краски и темная угольная пыль.

Рафаэль погрузился в ровный гул неустанных трудов и пошел к своему рабочему столу возле окна, из которого открывался ошеломительный вид на купола и крыши Рима. У него была в мастерской маленькая комнатка, где он разбирался с бумагами и письмами, но работать мастер всегда предпочитал среди учеников. Он открыл папку и стал перебирать наброски углем, которые делал по памяти, пока образ Маргариты еще ясно стоял перед глазами. С рисунков на него смотрели ее глаза: взгляд пристальный, решительный и в то же время ранимый. Он коснулся пальцами листка. Идеально, подумал он. Но рот никуда не годился. Губы были слишком полными, а пропорции верхней губы нарушали саму сущность образа. Рафаэль аккуратно протер влажной тряпицей нижнюю часть лица и принялся рисовать. На него снова накатила волна впечатлений от недавней бесплодной встречи. Она была Мадонной. Иначе и быть не могло. Это ее судьба, как его судьба заключалась в том, чтобы стать художником.

Рафаэль провел рукой по волосам, не отрывая глаз от рисунка. Он предложил ей все, что мог, но что-то мешало Маргарите принять решение. Что-то не подвластное даже великому Рафаэлю Урбинскому. Он горько усмехнулся. Да, последнее время это стало происходить с ним довольно часто: чем настойчивее он пытался управлять своей судьбой, тем быстрее она выскальзывала у него из пальцев. То же самое происходило с работой. Заказов набралось столько, что он едва ли мог справиться с ними всеми даже при помощи своих даровитых и трудолюбивых помощников. Однако Рафаэль все время был вынужден сравнивать собственные успехи с достижениями своего великого учителя, Леонардо да Винчи. А иногда с достижениями самого опасного соперника, Микеланджело, для которого работа действительно составляла саму суть жизни.

Он снова посмотрел на набросок и почувствовал приступ неожиданной дрожи. Это было где-то за пределами его понимания.

Рафаэль закрыл папку, отступил и перевел взгляд на учеников, занятых работой, глаза его наткнулись на Джулио, в свои восемнадцать лет ставшего самым молодым его помощником. Юноша был исключительно талантлив, только этот талант требовалось приручать, а мастерство оттачивать. К тому же Джулио все еще сомневался в собственных силах. Рафаэль подошел к его столу и встал рядом, изучая изображение идеального юношеского лица. Золотистые локоны натурщика мягкими кольцами обрамляли лицо. Рафаэль даже удивился: как и где Джулио удалось отыскать такое сокровище? Безволосая грудь юноши будто бы вылеплена гениальным ваятелем. Мастер наблюдал за тем, как ученик наносит мазки идеально подобранной под тон кожи краски, которую только что смешал младший подмастерье.