Божья Матерь в кровавых снегах - Еремей Айпин Страница 20

— Русский.

— Молиться будет?

— Да.

Хозяева немного помолчали. Потом муж сказал:

— И мы вместе с ним помолимся русскому Богу. После прихода красных я ни разу в Божьем доме не был, — проговорил муж.

— Красные, говорят, все Божьи дома порушили.

— Да все-то не могли порушить, — как бы размышляя вслух, сказал муж. — Может, в термне [17]и сожгли, а вот в Сургуте-городе так быстро не расправятся с Божьим домом. Там он прочный, крепкий, из хорошего камня, хорошего кирпича. Сам бывал там, сам видел…

— Даже если и сохранился, красные все равно туда не пустят.

— Это так, не пустят.

Белый в лесу возводил часовню. Внутри — четыре шага в длину и четыре шага в ширину. В высоту — четыре аршина, или двенадцать лесных фей. Башенка-колокольня с четырьмя квадратными окошечками на четыре стороны света в два аршина в высоту, или восемь фей. И все это над четырехскатной крышей, покрытой берестой и колотым тесом.

Часовню он возводил сам, только класть верхние венцы и крыть крышу взялся помогать ему хозяин, Отец Детей.

Когда строительство было закончено, когда одноглавая часовня прочно встала на землю, над ней поднялся крест. Белый попросил Отца Детей выстрогать семь прямоугольных дощечек, размером чуть меньше столика на одного человека. Потом ему понадобилась краска. И Матерь Детей помогла ему отварить краску из коры лиственницы. Именно таким светло-коричневым отваром женщины красили одежду, обувь, упряжные ремни и украшения из ровдуги.

Получив все необходимое, Белый взялся за новую работу, взялся с опаской, с внутренним трепетом. Иконы он никогда не писал. Но когда-то увлекался живописью. И сейчас понадеялся, что рука после некоторой разминки заработает сама. Он водил указательным пальцем по доске, создавая воображаемый рисунок, потом долго сидел с закрытыми глазами, как бы высматривая что-то невидимое другим. Затем, на мгновение остановив взор на спокойном, непроницаемом, коричневатом от весеннего загара лице хозяина дома, протянул руку за кистью. И, к своему удивлению, до-вольно легко и быстро начал писать портрет императора Николая Александровича. После создал образы Великих княжон и самой императрицы. В его памяти остались лишь основные черты их лиц и характеров, детали время безжалостно стерло. Теперь он двумя-тремя десятками линий и штрихов оживлял лики царской семьи. Каждый день он делал по одной работе. Работал с раннего утра до позднего вечера.

С утра, проснувшись, он сразу начинал думать о том, кого предстояло написать. Сна-чала рисовал в воображении, лишь потом, к концу дня, брался за кисть. После каждой завершенной работы он чувствовал необыкновенную легкость. Был почти счастлив от осознания того, что ему удалось оживить черты человека, вдохнуть в них жизнь. И с этой легкостью и ощущением счастья ходил до следующего утра.

Но на седьмой день дела застопорились. Осталось нарисовать портрет цесаревича Алексея. Его Белый хотел изобразить в будущем. Но образ «не шел», «не приходил». Может быть, оттого что смутно представлял себе будущее Российского государства. Он долго сидел с крепко зажмуренными глазами и наконец почти в отчаянии мысленно попросил: «Алексей Николаевич, приди-ите! Откликни-итесь!»

Так он промучился два дня — седьмой и восьмой. На девятый день проснулся рано утром от того, будто кто толкнул его в плечо. Он встал, умылся. И быстро, за один присест, написал цесаревича Алексея. И порадовался тому, что ясно увидел и изобразил будущее России…

Потом он лег на белый ягель и долго лежал на спине. Жмурясь от яркого солнца, он смотрел на высокое голубое небо и ощущал себя одновременно и частью солнечных лучей, и частью неба, и частью белесых облачков в вышине, и частью зеленой хвои соснового бора. Словом, он был частью всего того, что его окружало.

Хозяева проснулись, встали, разожги огонь, повесили чайник над костром. После завтрака, попросив с собой икону Божией Матери, Белый удалился в одноглавую часовню. Было видно, как оттуда потянулись струйки легкого и очищающего дыма.

Хотя хозяйка и сама догадывалась, в чем дело, но на всякий случай спросила мужа:

— Что он там делает?

— Сказал, что нужно освятить Божий дом, — ответил Отец Детей.

— То есть вселяет туда святых? — уточнила хозяйка.

— Да, примерно об этом говорил.

— Так я и думала, — сказала женщина.

— Совсем как у ханты: божьи дела с дымом делает…

— Да, совсем как у нас.

Освятив часовню, Белый позвал хозяев:

— Если хотите, посетите Божий дом…

Войдя в часовню, хозяева, как учил когда-то русский поп, перекрестились на иконы. Все они были сотворены руками Белого. И он неторопливо пояснял:

— Это великомученик Николай, наш государь… Достойно принял мученическую смерть за Россию. Царство ему Небесное!..

Белый перекрестился, и все молча постояли, глядя на икону. Они подошли к каждой из сотворенных им икон. Потом остановились у иконы цесаревича. Белый им объяснил:

— Это святой Алексей великомученик, наследник престола. — И положил перед иконой крест.

— Часовню возводил во имя царских великомучеников, — пояснил Белый. — Возможно, мои потомки когда-нибудь поставят им настоящий храм.

Все помолились, молча постояли и вышли из часовни.

Матерь Детей была поражена и встревожена тем, что в иконах, писанных то ли острием ножа, то ли отваром травы, то ли кровью, проступали образы ее милых детей — и дочерей, и сыновей. А в облике государя просматривались черты Отца Детей, а в государыне — некоторые линии ее собственного лица. Что это та-кое? Почему так получилось? Неужели и ее семью, ее близких ждет такая же мученическая кончина?! Но потом она постаралась подальше отогнать эту тревожную мысль. Себе она объяснила это тем, что Белый сотворил иконы по памяти, поэтому в его творениях невольно нашли отражение черты тех людей, среди которых он жил и которых лицезрел каждый день… Но в суждениях Белого она уловила еще одну неувязку: тот сказал, что цесаревич — будущее России. Но ведь юный наследник престола погиб, принял мученическую смерть. Что теперь?! Получается, что у России нет будущего? Или ее ждет, как и этого безвинного мальчика, гибель?! Каково жить в гибнущем государстве?! Нет, такого даже своему врагу нельзя пожелать… Возможно, Белый, как человек знающий и бывалый, так не считает, а просто оговорился, успокаивала себя Матерь Детей.

С этими мыслями она вернулась в дом. Все еще находились под впечатлениями от посещения часовни. «Пусть на том свете их души обретут покой», — сказал Белый. Потом он долго-долго спал, как после тяжелой болезни. А проснулся с таким чувством, будто заново родился. Вышел на улицу, и ноги сами повели его в Божий дом. Теперь он ходил туда по утрам и вечерам. Молился. А днем стал помогать Отцу Детей ловить рыбу, делать заготовки для нарт и мастерить разный промысловый инструмент, пасти оленей. По вечерам он рассказывал о разных странах, где побывал. Говорил об обычаях и традициях разных народов, которых видел в заморских краях. Вспоминал забавные истории из своей жизни. Иногда, задумавшись, надолго замолкал. Бывало, очень редко, как бы забывшись, заговаривал о том, что его мучило, что терзало душу…