За ценой не постоим! - Иван Кошкин Страница 20

— Шумов, не сметь! — заорал Трифонов, отталкивая бойца.

Политрук сунул наган в лицо немцу и крикнул:

— Хенде хох! Сдавайся, сволочь, убью!

Гитлеровец, на вид лет двадцати, не больше, уставился на Николая безумными глазами и, вскинув руки перед собой, сел в грязь, скребя ногами.

— Руки! Хенде хох!

У Трифонова вылетели из головы все немецкие слова, кроме этих двух, он тряс перед немцем револьвером, и тот, судорожно кивая, поднял руки. Шумов сдернул с плеча карабин и, пригнувшись, бросился в обход разгорающегося танка.

Первый взвод открыл огонь по наступающим немцам, когда до врагов оставалось двести метров, попав между двух огней, гитлеровцы залегли. Берестов видел, как Шумов с политруком подожгли танк, и подумал, что теперь эту атаку они, скорее всего, отобьют. Два оставшихся танка замедлили ход и двигались короткими рывками, стреляя по окопам с коротких остановок, но тут в бой вступили сорокапятки батальона, укрытые в кустах на фланге роты. Две маленькие пушечки били с предельной дистанции, обрушив на немцев град снарядов. Проломить броню им не удалось, но на одной из машин артиллеристы повредили ведущее колесо, и когда танк попытался развернуться, левая гусеница слетела. Снова заговорила немецкая батарея, дав восемь залпов, гитлеровцы уничтожили одну из противотанковых пушек вместе с расчетом и заставили вторую менять позицию, но дело было сделано. Последний танк взял подбитый на буксир и начал отползать к лесу, пехотинцы отходили за ними. Торопливо переснаряжая магазин, Берестов понял, что расстрелял половину боекомплекта. Крикнув подносчику, чтобы тот притащил патроны, Андрей Васильевич зарядил СВТ и обнаружил, что стрелять не в кого — немцы были уже в полукилометре. Комвзвода-1 приказал по цепи прекратить огонь и пошел вдоль окопов, проверить, как там его люди.

Трифонов высунулся из-за гусеницы и посмотрел, как отступают немцы, зрелище грело душу, и политрук криво усмехнулся. Пленный немец сидел съежившись и попыток бежать не предпринимал, только сейчас Николай заметил, что лицо фашиста с левой стороны густо заляпано темно-красным.

— Ты что, сволочь, ранен, что ли? — рявкнул Трифонов и развернул гитлеровца к себе.

Политрук не мог позволить, чтобы ценный пленный изошел кровью, но немец, похоже, был цел. Он лишь сидел, съежившись, и трясся, и Николай понял — это чужая кровь.

— Что, стра-а-ашно? — хрипло спросил Трифонов, чувствуя, что ненависть куда-то уходит. — А тебя сюда никто не звал.

Только теперь он заметил кобуру на поясе у танкиста и, расстегнув ее, вытащил тяжелый «вальтер» — гитлеровец был так напуган, что даже не подумал достать оружие. Послышалась какая-то возня, и из-за гусеницы выполз Шумов, в одной руке боец держал карабин, другой тащил тело в черном комбинезоне.

— Товарищ политрук, — заорал Иван, — надо бы отползать от греха, коробка разгорается, не ровен час — взорвется!

И впрямь становилось жарковато, танк уверенно горел, на задних катках уже плавилась резина.

— Давай! — крикнул Трифонов и дернул немца за шиворот. — Пошел, паскуда!

Гитлеровец испуганно посмотрел на политрука, и Николай вспомнил еще одно немецкое слово:

— Шнелль! Шнелль! — рявкнул он, махнув перед немцем стволом револьвера.

Тот несколько секунд глядел безумными глазами, затем быстро закивал. Все так же придерживая немца за ворот, Трифонов встал и, пригибаясь, поволок пленного за собой. Они не пробежали и двадцати шагов, как сзади ухнуло, и в спину ударила волна жара — огонь подобрался к бакам. Волоча пленного, который еле переставлял ноги, Трифонов добежал до окопа и, толкнув немца в жидкую грязь, спрыгнул за ним. Через несколько секунд в яму свалился еще один гитлеровец, за ним тяжело скатился Шумов, и сразу же где-то впереди зашлепали мины. Здесь оставаться было нельзя, и Николай, ухватив гиганта за плечо, закричал ему в ухо:

— Ваня, отходим! К своим!

Боец кивнул, и, подхватив своего пленного под руки, потащил его в ход сообщения, Трифонов снова поразился силе этого человека. Политрук толкнул трясущегося немца в спину:

— Шнелль.

* * *

Второму взводу досталось сильнее, здесь у немцев не было танков, и атаку пехоты поддерживали три броневика и транспортер с противотанковой пушкой. Бронебойщики подпустили врага на триста метров и подожгли тяжелую четырехосную машину, всадив в нее десяток пуль. Оставшиеся отъехали назад и принялись поливать опушку из двадцатимиллиметровых автоматов. Перед стволами противотанковых ружей при каждом выстреле били фонтаны снега и грязи, поэтому немцы быстро засекли их позиции. Один из расчетов был разорван снарядами автоматических пушек, другой едва успел отползти, и теперь бронебойщики тащили ПТРД на запасную позицию. Под прикрытием огня броневиков немецкая мотопехота продвигалась вперед, пока ее не прижал к земле пулемет. Прежде чем немцы успели перенести огонь на них, пулеметчики, помня приказ Медведева, выдернули свой «дегтярев» из окопа и, надсаживаясь, потащили его по балочке в запасное пулеметное гнездо. Старшина в который раз порадовался предусмотрительности комбата, наметившего позиции для пулеметов, — в этом грохоте он не смог бы докричаться до людей, его связной был убит во время артналета. Но бойцы помнили приказ и успели уйти из первого окопа прежде, чем бруствер вспороли снаряды немецких броневиков. Комвзвода-2 бежал по неглубокому ходу сообщения, придерживая автомат.

Медведев знал, что никакой он к чертовой матери не командир — любой зеленый лейтенант из училища больше знает о том, как организовать бой, старшине же положено заниматься совсем другим делом. В лагере его поставили на один из учебных взводов, предполагалось, что по прибытии на фронт подразделение получит настоящего командира. На деле Медведеву в первый же день пришлось вести взвод в бой, потом много дней идти со своими бойцами по немецким тылам. На переформировании старшину просто оставили в прежней должности, и теперь он надеялся лишь на то, что не наделает ошибок и не погубит людей. До сих пор обороняться старшине не приходилось, Волков был далеко, и надеяться командир второго взвода мог только на себя.

Услышав свист мины, Медведев пригнулся, пропустил над головой осколки и нырнул головой вперед в большой, на двоих, окоп. Командир второго отделения Зинченко устроился с комфортом, соорудив себе вместо уставной ячейки надежное, похожее на пулеметное гнездо укрепление. Вместе с худым сержантом оборону держал боец Чуприн все в том же чудовищном облезлом треухе.

— Ты чего без каски, придурок?! — крикнул старшина.

— Тяжелая! — ответил боец.

Он опустился на дно окопа, вытащил из подсумка обойму и зарядил винтовку Федотова. Загнав патрон в патронник, Чуприн поднялся над бруствером, выстрелил, быстро перезарядил и выпалил снова.

— …б твою мать, я тебе сколько говорил! — Зинченко потянулся к молодому красноармейцу и от души врезал ему по затылку. — Целься, сволочь, а не в белый свет пали!