Прерванный прыжок - Теодор Гладков Страница 20

— Здравствуйте, Джафар Муслимович! — приветствовал он хозяина… на русском языке.

— Рад вас видеть, полковник! — отозвался Муслимовч.

И Фрошон и Коппель немало изумились бы при виде рукопожатия торговца сухофруктами и полковника Давыдова из контрразведки группы советских войск в Тегеране.

В доме их ждали еще трое, все в штатском. Давыдов познакомил собравшихся.

— Джафар Муслимович Муслимов, владелец этого дома и наш самый большой знаток Ирана. Наши гости из Москвы, от генерала Комарова. Полковник Радченко, майоры Смирнов и Евстигнеев.

Муслимов обрадовался:

— Вот хорошо! Вернетесь в Москву, передайте Иннокентию Васильевичу большой привет! Мы с ним не виделись лет пять… Прошу вас, товарищи, присаживайтесь. У меня для вас кое-что есть.

Он вынул из кармана бобину с магнитной пленкой и передал Давыдову.

— Держите, Игорь Борисович. Полная запись беседы нашего старого знакомца Фрошона с этим приезжим, которого мы ждали. Я специально ездил в отель и дождался случайной встречи.

— И что?.. — не выдержал Давыдов.

— Убедился, что Коппель именно тот человек, которого мы ждем по описанию из Центра. И Орудж молодец! Разговор записал полностью.

— Этот ваш портье сущий клад, мне уже о нем Игорь Борисович рассказывал, — позавидовал Радченко.

— А как же! — В голосе Муслимова звучала нескрываемая гордость. — Мы с ним вместе служили комендорами еще в гражданскую в Волжско-Каспийской флотилии, участвовали в знаменитом персидском походе. Так сложилась жизнь: Орудж застрял навсегда в Иране, и мы снова встретились лишь через пятнадцать лет. С тех пор он мой самый лучший помощник. Представляете, как я смеялся, когда Фрошон с величайшими предосторожностями вербовал его!

Рассказав эту историю, немало всех развеселившую, Муслимов вышел в соседнюю комнату и вернулся с магнитофоном.

— Что ж, а теперь предлагаю прослушать пленку.

На прослушивание и обсуждение разговора ушло почти полтора часа. За окном уже висела густая южная ночь, когда по сигналу Муслимова Хосейн вкатил передвижной столик с ужином. Дальнейший разговор проходил за едой, что, впрочем, никого не отвлекло от дела.

— Утром мы возвращаемся в Москву, — сказал Радченко. — Рекогносцировку на местах мы уже провели, давайте подведем итог тем предложениям, с которыми я явлюсь к генералу Комарову. С местными эсэсовцами все как будто ясно. Нам известны все их боевые посты. За всеми участниками заговора, видимо, необходимо усилить наблюдение. Обезвредим их по особому сигналу.

— Коппеля и Фрошона прошу поручить мне, — вставил Муслимов, — Орудж с Хосейном справятся с этим делом без малейшего шума, незаметно.

— Согласен… Хуже с той девяткой, которая должна прибыть в распоряжение Коппеля. Ее перехватить будет трудно. Посты воздушного наблюдения предупреждены, подвижные группы наготове, но не исключено, что они все-таки благополучно высадятся и дойдут до Тегерана. Зверье отчаянное… Как вы полагаете, Джафар Муслимович, сумеют они проникнуть в город?

— Могут, — вздохнув, подтвердил Муслимов. — Все зависит от того, кто их поведет. У здешних контрабандистов и торговцев опиумом многовековой опыт и необъятные связи с полицией и местными властями. Если им хорошо заплатят, то доставят, как пить дать… Но в любом случае эту группу должен обязательно встречать кто-нибудь из доверенных людей Фрошона. Кроме немцев, у него есть и персы, хорошо знающие местные условия. Значит, нужно обратить внимание на тех, кто в ближайшие дни покинет Тегеран… Если не упустим того, кто выйдет на встречу, накроем всю девятку.

— Правильно, — одобрил Радченко. — Видимо, специально для этой цели нужно наготове круглосуточно держать под рукой группу наших товарищей. Не исключено, однако, что мы сумеем узнать о месте выброса десанта и из других источников. Теперь об этом Грэвсе…

— Разрешите мне? — поднялся Давыдов.

— Пожалуйста, Игорь Борисович.

И полковник Давыдов рассказал довольно необычную историю. Некоторое время тому назад к нему, в отдел контрразведки, пришел очень возбужденный молодой человек. Он отрекомендовался Александром Марецким, монтером городской электростанции. Отец Марецкого, штабс-капитан колчаковской армии, после разгрома белых бежал с женой и маленьким сыном за границу. Долго бродил по свету, пока, наконец, не осел в Тегеране. В начале тридцатых годов он умер, мальчика воспитала мать, набожная несчастная женщина, совершенно подавленная эмигрантской судьбой, непрестанными лишениями и смертью мужа. Тем не менее она сумела добиться того, что сын окончил техническую школу и получил очень выгодную в условиях Тегерана профессию.

В 1939 году Александр Марецкий вступил в организацию молодых эмигрантов из России, а точнее, детей эмигрантов. Организация преследовала чисто культурные цели, но потом, постепенно, юношам все более и более усиленно стали прививать мысль, что светлое будущее их родины — России неразрывно связано с освободительной миссией Германии. Так, организация, в которой Александр ужо был командиром десятки, превратилась незаметно для ее участников в настоящее воинское подразделение, предназначенное для вооруженной борьбы с Советской властью в Закавказье.

А буквально на днях их руководитель и наставник Грэвс, много лет работавший в Англо-Персидской нефтяной компании, вызвал к себе на загородную базу десятку Марецкого и произнес перед ними целую речь. Суть ее сводилась к тому, что на их долю — молодых русских патриотов — выпала высокая честь совершить акт великого исторического значения, который принесет долгожданную свободу их родине и счастье всему человечеству. Что это за акт, Грэвс не сказал, но с тех пор десятка Марецкого ежедневно собирается на тщательно замаскированное стрельбище, где проводит настоящие учения со стрельбой из оружия с глушителями. Кроме десятки, там бывают еще какие-то люди, как понял по их обрывочным репликам Марецкий — немцы. Грэвс имел с Александром еще один секретный разговор, в котором намекнул, что молодому монтеру предстоит в указанный им, Грэвсом, день отключить от электростанции некоторые кварталы города.

Обо всем этом и рассказал юноша советскому контрразведчику.

— Но что его побудило прийти к вам? — спросил майор Смирнов.

— Совесть русского патриота, — убежденно ответил Давыдов. — Видите ли, этот молодой человек, как он ни заблуждался, руководствовался в своих поступках самыми лучшими побуждениями. Он искренне верил, что этот матерый гитлеровец Грэвс печется об интересах России. Но за последний год в сознании Марецкого, как и многих других молодых эмигрантов, произошли серьезные сдвиги. Впервые за всю свою жизнь он получил возможность свободно читать наши газеты, книги, смотреть кинофильмы, узнать правду о советской жизни. У него раскрылись глаза, и он понял, что Грэвс — фашистский шпион и убийца и что их готовят не для патриотической благородной деятельности, а натаскивают на преступление…

— Как вы с ним договорились? — спросил Радченко.