Безродные шпионы. Тайная стража у колыбели Израиля - Матти Фридман Страница 20

Сотни людей осаждали причалы, пытаясь попасть на борт любого, пускай самого утлого суденышка, покидавшего Хайфу. Корабли переправляли беглецов через залив, в Акко, но многие надеялись податься оттуда на север, в Ливан, подальше от боев, за линию противостояния. Вскоре количество людей на пристанях составило несколько тысяч. Раненый мулла Нимр находился к тому времени в изгнании, но его достигали вести из родного города. Вот как он описывает происходящее: «Люди топтали друг друга, женщины сбивали с ног своих детей. Корабли в порту кренились от невиданного — живого — груза».

Выстрелы звучали всё ближе, еврейские бойцы уже завладевали Нижним городом; шальными пулями ранило нескольких британских моряков, охранявших ворота порта. Вскоре еврейская разведка донесла, что телефоны в арабском штабе не отвечают на звонки. «Арабские госпитали переполнены убитыми и ранеными, — гласило донесение. — Убитые и раненые устилают улицы, их не подбирают из-за неорганизованности и отсутствия санитарных средств; арабская улица охвачена паникой».

Ни Ибрагим, ни кто-либо другой пока не понимал значения того, чему они были свидетелями. Палестина еще оставалась под британским управлением. Никакого еврейского государства еще не существовало. Было понятно одно: через считанные недели начнется вторжение арабских армий, и, хотя евреи демонстрировали поразительную стойкость в боях с нерегулярными формированиями палестинских арабов, их способность отразить натиск настоящих солдат у многих вызывала сомнение. Подобный массовый исход еще тем утром казался невозможным. Еврейский мэр Хайфы, примчавшийся в порт, умолял людей остаться, уверяя, что никто не пострадает. Те, кто ему внял, выжили. Но в тот момент это невозможно было предвидеть. Люди слышали рассказы о свирепости врага, порой правдивые, и потери от этих слухов были сродни потерям от падения снарядов. Все боялись за свою жизнь.

Это момент обессмертил в своем рассказе «Возвращаясь в Хайфу» палестинский писатель Гассан Канафани. «Небо пламенело, стояла оглушительная пальба, вблизи и вдали гремели взрывы снарядов и бомб, — писал он. — Казалось, сами эти звуки гонят всех в порт».

Муж и жена встречаются в толпе, рвущейся в порт.

«Вокруг них текла людская толпа, швырявшая их из стороны в сторону, толкавшая к берегу, но они ничего не чувствовали, пока их не обдало брызгами от весел и пока они не оглянулись и не увидели замутненную их слезами, уже тонущую в вечерних сумерках Хайфу».

Ибрагим наблюдал ход событий в доках. Лавки закрылись; единственной едой, которую ему удалось раздобыть, была банка фруктовых консервов, которые он поспешно проглотил, пока мимо него бежали люди. На ступеньке сидел и рыдал незнакомый старик. Ибрагим предложил ему помощь; старик объяснил, что потерял в обезумевшей толпе жену и шестерых детей. Рабочий отвел его к себе в «Эн-Нил», где выяснилось, что хозяин ночлежки удрал вместе с большинством постояльцев.

Старик полежал на койке Ибрагима и, немного успокоившись, рассказал, что его старший сын воюет с евреями в ополчении и что он до смерти за него боится. Ибрагим попытался его успокоить, предположив, что боец, наверное, отступил вместе с остальными. У старика не оказалось денег, Ибрагим дал ему два фунта, и тот уснул.

Утром следующего дня, пятницы, арабские улицы Нижнего города были пустынны. Редкие прохожие выглядели не просто удрученными, а исполненными стыда. Понять, что произошло, было невозможно. Ибрагим пошел к своему другу из Акко. Тот, собирая вещи, сконфуженно объяснил: «Посмотри на всех этих эфенди и на богачей, почти все уже удрали. Зачем мне оставаться?» Ибрагим признал его правоту и вышел с ним на улицу. Там они впервые увидели врага.

Евреи оказались мужчинами в хаки, в вязаных шапочках, в разномастной гражданской обуви, с самодельным оружием, изготовленным в подпольных мастерских, кое-кто — с оружием, оставшимся от недавней Мировой войны. Они занимали позиции на пересечении улиц. Один солдат отвел в сторону уроженца Акко, другой обратил внимание на Ибрагима. Если бы уроженец Акко мог в такой момент проявить любопытство, он заметил бы кое-что странное.

«Иди сюда, приятель», — обратился еврейский солдат к Ибрагиму не столько враждебно, сколько удивленно, причем на иврите…

Потом солдата посетила какая-то мысль, и его поведение резко изменилось. «Та’ал хон, ирфа идек, — приказал он на грубом арабском. — Иди сюда, руки вверх!»

Ибрагим сделал, как ему велели. Если бы друг из Акко наблюдал за ним, он бы заметил, что, пока еврейский боец обыскивает Ибрагима, тот что-то ему говорит. Но мы не знаем, что увидел человек из Акко, потому что, когда евреи отпустили их обоих, он попрощался с Ибрагимом и ушел.

Свобода Ибрагима длилась считанные минуты: на улице Шантон его снова остановили: «Вакеф! Стой!» Еще один солдат направил на него винтовку. Его обыскали и приказали присоединиться к толпе задержанных арабов, сгрудившихся неподалеку под охраной часовых.

Ибрагим примкнул к остальным, сидевшим на корточках под дулами ружей. Ему сказали, что они ждут старшего, который решит, как с ними поступить. Через некоторое время его увели и, тыча в спину дулом, приказали залезть в кузов грузовика.