Романовы. Ошибки великой династии - Игорь Шумейко Страница 2

Помещичьи крестьяне

Государственные крестьяне

Приписные крестьяне

Дворовые люди (крепостные)

Право первой ночи

Прописка»

Первой в статье «Крепостничество… См. также:» идёт Салтычиха. Конечно, никто не обвинит… хозяина Википедии, периодически так проникновенно и грустно смотрящего на нас с экранов ноутбуков, намекая на необходимость прислать пожертвования на содержание «Свободной энциклопедии» . Нет, как раз Вики – прекрасное зеркало сложившихся тенденций и стереотипов. Не надо (для решения этого частного вопроса) пересматривать сотни книг. Загляни в Вики и сумма многих их десятков, господствующая тенденция видна сразу…

Но выше был пример того, как библейские заповеди преступали – нормальные, средние, хорошие помещики, православным царём поставленные в управители над крестьянами – «христианами», если уж дотошно вчитываться в происхождение термина. У Пушкина настоящая Идиллия, и… сей камень, перелетая ягодный сад помещиков Лариных, летит гораздо далее, прямо в священный огород наших архетипов , где стоят, как высеченные в камне: «русский дворянин» (широта, богатство натуры, снисходительное добродушие), кроткий незлобливый крестьянин, и… в том числе «еврей» (торгаш, зануда, скупердяй)… Ведь и крайние юдофилы, вроде одного из героев этой книги Владимира Соловьёва, перечисляя достоинства еврея (цепкость, живучесть, приспособляемость, трезвая расчётливость…), не порывались включить в сей список щедрость и широту натуры, по справедливости оставляя это нам.

Значит, то самое «крепостничество» не только тормозило социально-хозяйственный, промышленный прогресс России , о чём нам целый век твердили и либеральные и революционные учителя, а полстраны при этом про себя вздыхало: «Да и чёрт бы с ними со всеми!» ( имея в виду и Прогресс, и самих учителей).

Значит, дело не только в каком-то дурацком, возможно, и выдуманном Прогрессе, а в незаметном, но фатальном двухвековом искажении самой душевной подосновы, самой русскости русского дворянства. В дальнем следствии этого искажения: бывший русский крепостной в обнимку с братишкой-комиссаром… Левинсоном (возьмём наудачу хоть фадеевского, но понятно, что имя им – легион) резали и стреляли Лариных, Оболенских и Салтыковых, ничуть при том не тревожимые своей, крестьянской долей, русскости.

Признаю, подобное библейско-оперно-историческое сопоставление покажется несколько неожиданным. Может, даже подыгрыванием, подбрасыванием аргумента для революционеров и того самого Комиссара по музыкальным делам? Хотя для него, наверное, и Библия была бы столь же сомнительной белогвардейщиной, как и пушкинская «фальшивая крепостническая идиллия».

Но всё же. Сто раз смиряясь с крепостнической, всеми силами души споришь с фальшивой. Не желаешь признать, что «тупица-комиссар», пусть нечаянно, невольно, но угадал. Даже зная наизусть всё содержание следующего акта оперы «Русская история» , начинающегося словно с театральной ремарки: «Прошло сто лет…». То есть и пред всеми кровавыми подробностями Революции, Гражданской войны всё равно некая часть душевного строя остаётся недоступной законам «строя общественно-политического». Золотой век Пушкина, наша Идиллия на грани (как потом выяснилось) Гибели… успела, однако, сформировать менталитет нации.

И подтверждение можно найти, даже не выходя за пределы сего случайного музыкального сюжета 1925 года. Да-да, ведь всесильный комиссар, кромсая как угодно, хоть самым диким образом беззащитные оперы, НЕ мог их отменить. Получив «добро» какого-нибудь Луначарского, легко произвёл бы Онегина в декабристы, петрашевцы, народовольцы, наконец, в большевики… но просто вычеркнуть, лишить нацию пушкинского Романа, Оперы – НЕ мог. Потому и возился, правил. Чувствовал ведь (скорей всего безотчетно): вот на Этом месте должно что-то быть, стоять нечто, но с нашим, правильным знаком, печатью «исторического материализма»… А что это за место , кем, чем оно очерчено?

Примеры вроде выше приведённого некоторые патриоты отодвигали, потому что оппоненты-русофобы стремились их использовать уже вовсе некорректно, исполнить настоящий фокус, распространив эти «рабские примеры» на всю историю России. Но в действительности те эксцессы крепостничества напрямую связаны (и хронологически точно совпадают!) с одним особым периодом истории России, с её ускоренной модернизацией. Рассматривая чуть шире – с периодом Романовых.

Пишущие о русской истории как-то не заострили внимания на этом парадоксе: именно в период, когда Россия собирала искренние (и не очень) приветствия Европы, как наиболее быстро цивилизуемая страна, тогда, собственно, и появилось настоящее крепостничество, «радищевское рабство». Бывшее в итоге Платой за ускоренную Модернизацию, Цивилизацию, «приближением к Европе».

Официально крестьяне закрепощены Соборным уложением 1649 года Алексея Михайловича, царствование которого и полагают началом российской модернизации. Критики Петра, славянофилы, сторонники «народной монархии» типа Ивана Солоневича даже утверждают, что настоящая, правильная модернизация была при Алексее Михайловиче, а не в шараханьях его сына.

А «ягодный» пример, которым открылось моё исследование, относится к периоду 1762–1861 годов, назовём его «развитое крепостничество». По условной шкале приближения к Европе то был следующий этап: теперь не только Россия стала полноправной европейской страной, но и российские дворяне признаны цивилизованными европейцами. Впервые россияне – частные лица, не дипломаты, госчиновники свободно разъезжают по Европе, живут, приобретают там недвижимость, заключают браки с иноподданными. И именно в это время освобождение дворян от обязательной службы, их просвещение дало толчок процессу, в результате которого крепостничество в отдельных случаях уподоблялось рабству. Это очень осторожно, опровергая радикальных «обличителей рабства», признаёт и Ричард Пайпс, о книге которого «Россия при старом режиме» ещё будет идти речь.

Высший взлёт просвещённости, гуманизма – ценою дохристианского, и, как выяснилось выше, даже – до библейского рабства (по тем ягодкам отступили аж до древневавилонского Хаммурапи или даже далее).

В заключительных главах будет рассмотрена история царствования последнего Романова с нескольких, может, и неожиданных точек зрения. Первоначально я думал назвать книгу о Николае II «Антицарь», но после некоторых размышлений, пересмотра всех привлечённых обстоятельств, решил оставить это название только за одной главой.

«Анти…» – не стилизация под средневековых Антипап (Антипапа Бенедикт ХIII и т. д.) или под известный памфлет Энгельса «Антидюринг» (значение которого было – против Дюринга). «Антицарь» – не лозунг «против царя Николая II», а скорее напоминание о некоторых свойствах царя, делавших его некой… античастицей монархии. Античастицы, как известно, вкупе со своими противоположностями, обычными частицами дают мгновенную аннигиляцию. Картина февраля 1917 года, потрясшая всех современников, мгновенность исчезновения тысячелетней монархии и трёхсотлетней династии как раз и напоминает аннигиляцию.