Повседневная жизнь Франции и Англии во времена рыцарей Круглого стола - Мишель Пастуро Страница 2

С легендой о королевстве Артура тесно связана другая легенда – сказание о святом Граале. Грааль – чаша причастия, в которую Иосиф Аримафейский собрал кровь распятого Христа. Эта священная реликвия, доставленная в Британию, в силу каких-то неясных причин стала олицетворением мистического рыцарского начала, символом высшего совершенства, эмблемой мировой христианской империи. Вследствие этого центром Артурианы постепенно становится не двор короля Артура, а чудесный замок Грааля; рыцари же, посвятившие себя его охране, из искателей приключений превратились в борцов за справедливость, защитников вдов и сирот, создателей высшей гармонии в грешном земном мире. Что же касается самого Артурова королевства, то теперь из реальной Британии оно превратилось в некую мистическую абстракцию, лишенную реального содержания и границ.

Однако параллельно этой мистико-героической линии Артурианы продолжала развиваться и другая, куртуазно-романтическая, идущая от Васа и Кретьена. Наряду со стихотворными появляются многочисленные прозаические варианты. Уже в XIII веке возникают разнообразные переводы и подражания в Германии, Нидерландах, Скандинавии, Италии, Испании. Все это продолжалось до XV века, когда обе линии как бы сомкнулись. Знаменитая «Смерть Артура» выдающегося английского писателя сэра Томаса Мэлори, сгруппировав все прежние сюжеты, словно поставила точку в многовековой истории короля Артура и рыцарей Круглого стола.

Из всего сказанного вытекает, что М. Пастуро несколько слукавил, когда утверждал, будто «жизнь» эпических рыцарей Круглого стола совпадает со временем, отраженным в его исследовании: он-то прекрасно знает, что «жизнь» эта была много продолжительнее, ибо если она началась не раньше, то закончилась много позже того отрезка времени, который он ей отвел. Вместе с тем – и читатель убедится в этом – Пастуро использует в качестве источников не только (и даже не столько) поэтические произведения Артурианы XII—XIII веков, сколько другие, весьма разнообразные исторические и смежные с ними материалы. И поэтому, хотя мы полностью признаем изящество заглавия, которое он дал своему труду, согласиться с ним все же трудно, тем более что он выбрал (хотя в чем-то и обоснованно) слишком узкие хронологические рамки (вторая половина XII – начало XIII века), не позволяющие в полной мере выявить динамику предложенных автором реалий, в первую очередь – того же рыцарства. Правда, автор ссылается на книгу Э. Фараля о времени Людовика IX (XIII век), которую он не хотел дублировать, но эта книга, к сожалению, русскому читателю неспециалисту пока неизвестна, да и сам аргумент не слишком убедителен. Разумеется, все это говорится не в укор автору книги – каждый автор вправе поступать так, как он считает необходимым, – но исключительно с целью объяснить, почему приходится делать последующие (как и предыдущие) дополнения и разъяснения.

Итак, рыцарь и рыцарство – главный объект книги М. Пастуро. Что заключает в себе это понятие? Думается, оно нуждается в более развернутом и четком объяснении.

Рыцарь – понятие емкое. Когда мы произносим это слово, то в абстрактном смысле представляем себе человека чести и принципов, в конкретном – всадника в латах, с копьем и щитом. И то и другое верно, но это лишь часть целого. В Средние века рыцарь – четкая социальная категория: владелец небольшого феода, низший вассал на последней ступеньке феодальной иерархии. Но термин этот понимается историками и более широко – как феодал вообще, иначе говоря, как представитель военно-землевладельческого сословия Средневековья, вне зависимости от имущественного положения и знатности. И наконец, нельзя не заметить, что понятие «рыцарство» (chevalerie) так или иначе касается почти всех институтов Западной Европы XI—XIV веков, включая нравы, обычаи, идеи, историографию и литературу – поэзию и прозу.

Происхождение рыцарства и время его возникновения – вопросы темные, до сих пор вызывающие споры в специальной литературе. Одни уводят возникновение рыцарства к Гомеру и древней Элладе, другие начинают с «Германии» Тацита, третьи берут за исходный пункт раннее Средневековье, указывая на «Эдды» и «Беовульфа», а кое-кто помещает рыцарство целиком в развитый феодализм и выводит его из Крестовых походов. Не вдаваясь в бесполезную полемику, отметим, что рыцарство как военное сословие неизменно тесно связано со службой на коне; недаром в большинстве западноевропейских языков сам термин «рыцарь» является синонимом слова «всадник», «кавалерист» (нем. Ritter, фр. chevalier, итал. cavaliere, ucn. caballero). Конная же служба впервые установилась на средневековом Западе при Каролингах, точнее при Карле Мартелле (начало VIII века), и именно за нее он стал раздавать земельные пожалования. Эти пожалования назывались «военными бенефициями» и позднее превратились в наследственные владения – лены или феоды, а их держатели, соответственно, – в феодалов (рыцарей). Так сложилось феодальное (рыцарское) сословие, ставшее господствующим классом общества.

Едва родившись, рыцарство быстро достигло своего апогея, приходящегося на XI—XII века, после чего, пережив период стабилизации, с конца XIV стало клониться к закату. Этому содействовало, с одной стороны, образование сильных централизованных монархий, с другой – введение огнестрельного оружия, которое свело на нет роль человека в доспехах. По мере падения независимости знатных родов рыцарская идея деградирует и извращается, а статус благородного воина, некогда слуги Бога и Девы, неуклонно разъедаемый сервилизмом двора, перерождается, превращаясь в своего рода соревнование за место на ступеньках, ведущих к трону.

На этом генеральном пути имелись свои зигзаги и особенности, в первую очередь – национальные. Так, в Тюрингии и Саксонии, Ирландии и Норвегии рыцарство долго было языческим и довольно диким. Оно оставалось еще полуязыческим в «Нибелунгах» – немецком эпосе XIII века. На юге Европы все выглядело иначе: там деяния, пусть даже кровавые, оттенялись романтикой и галантностью, подчиненной законам поэзии. Из Прованса эти веяния проникают в Италию и на Сицилию, где они долгое время остаются предметом насмешек для немцев; но и сами германские рыцари со временем начинают все явственнее подчиняться южным влияниям. Именно миннезингеры смягчили немецкий язык, повторяя на свой лад мотивы прованской музы, дополняя легкость и живость трубадуров меланхолическими мотивами, свойственными их национальному характеру. Аристократическое и чопорное в Англии, где всегда господствовал идеал респектабельности, рыцарство становилось страстно-экзальтированным у испанцев, сыновей готов и иберов, чья борьба с арабами напоминала грандиозный турнир, продолжавшийся семь столетий.

Все это, помимо национальных особенностей, опиралось еще на одну четко прослеживаемую закономерность: в странах, преданных христианской вере, рыцарство приобретало религиозный оттенок, у народов же легких и веселых – склонялось к сладострастию и простоте нравов. Так, Альфонс X, король Леона и Кастилии, подчинил рыцарей монастырским правилам и предписал им церковную форму одежды и поведения; в Провансе же, менее подавленном ортодоксальной верой, рыцарство, полное снисхождения к свободной любви, колко издевалось над браком и рогоносцами-мужьями. Впрочем, при всех национальных и региональных различиях, для рыцарства всегда характерной оставалась четко выраженная корпоративность, стремление составить своего рода братскую ассоциацию, союз людей чести и сердца. Таковой, во всяком случае, являлась цель, которую рыцарство провозглашало и к которой стремилось; здесь также явственно видится влияние церкви.