Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев - Зоя Ножникова Страница 2

* * *

Барон задумчиво смотрел в окно своего замка. Замок стоял на горе, и Барон любил подниматься на самую высокую башню, через узкие окна которой, выходившие на четыре стороны света, была видна долина главной реки Штирии, могучего Мура. Недалеко, полускрытый низкими холмами, с северо-востока приближался к Муру быстрый Мюрц, сбегавший с гор лесистого Хохшваба. Горизонт окаймляли горы. На несколько миль просматривалась южная дорога, протянувшаяся вдоль течения Мура, и Барон наблюдал, как по ней неспешно двигалась карета, увозившая императорского посланника.

Хозяин только что проводил знатного гостя до ворот и направился в свой любимый зал на одном из верхних ярусов башни. Там стояло удобное деревянное кресло, и, сидя в нем у высокого узкого окна, можно было смотреть на дорогу, которая пересекала равнину и постепенно уходила в покрытые густым лесом горы, в сторону старой имперской резиденции Грац. Путников на дороге было видно долго, особенно если наблюдать за ними в зрительную трубу, которую все еще называли галилеевой трубой. Ее лет сто назад, в конце XVI века, изобрел флорентинец Галилей, философ и математик, что придумал странный закон, по которому любые тела, от легчайшего платка из батиста до чугунного пушечного ядра, должны падать на землю с одинаковой скоростью.

Старый Барон был встревожен тем, что внезапное известие от императора Священной Римской империи германской нации лишало его давно предвкушаемого отдыха. Однако в то же время он был польщен и непритворно растроган. Ведь сам император произнес слова Священного Писания, думая о нем, своем старом и верном дипломате: «Послушаем, что он скажет». Барон вполуха внимал секретарю, который, пытаясь утешить хозяина, говорил, что в пределах империи никто, кроме него, не мог бы выполнить столь сложную просьбу императора. И секретарь, и Барон понимали, что это, конечно, была не просьба, а приказ, облеченный в вежливую форму. Барон, отдавший всю жизнь служению государям из дома Габсбургов, любил повторять слова великого имперского дипломата прежних времен — Сигизмунда Герберштейна:

«Как только мой повелитель пожелает, я поскачу ради него во весь опор; если не смогу сесть на коня — поеду в повозке; если не смогу даже ехать в экипаже — прикажу нести себя; но ничто, никакая болезнь не помешает мне выполнить приказ».

^{Герб Габсбургов}

Теперь пришла пора воплотить герберштейновский завет в жизнь и последовать примеру самого прилежного исполнителя повелений Габсбургов. Слава Богу, подумал Барон, для этого не надо скакать во весь опор; достаточно сесть в кресло у камина и начать писать. И даже сначала не писать, а только думать да перебирать старые бумаги и книги в кожаных переплетах.

Барон вновь вспомнил Герберштейна, чьи «Известия о делах Московитских» вот уже полтора столетия служили главным источником познания далекой страны на востоке христианской Европы. Император распорядился, чтобы в самые короткие сроки Барон составил для него новое описание Московии.

Сейчас, на исходе XVII века, как никогда угрожала Священной Римской империи великая опасность. Недавно полчища османов подошли прямо к стенам Вены и осадили ее; разрушили чудесный и богатый Мёдлинг, стоявший на краю Венского леса и перебили всех его жителей, искавших спасения в храме; устремились дальше, на запад и север. Австрийские земли были опустошены, империя изнемогала в неравной борьбе. Императору были жизненно необходимы надежные союзники в противостоянии с турками, и найти их было негде, кроме как на востоке, в Московии и Речи Посполитой. Прошли времена Карла V, истинного хранителя христианской веры, над империей которого никогда не заходило Солнце. После его смерти Габсбурги разделились, и испанской их ветки не было дела до забот нынешнего императора. Западная Европа едва оправилась от разрухи, вызванной страшной Тридцатилетней войной ^[2], ужасы которой Барон хорошо помнил.

^{Карл V, император Священной Римской империи, 1548 г.}

Империя не могла ожидать помощи ни от давних противников французов, ни от занятых торговыми делами голландцев, ни от Венеции, чья слава была позади. Оставалась надежда на польского короля и великого полководца Яна Собеского, что разбил войска султана под Веной, и на русское государство, которое крепло и бога тело на глазах. Там, конечно, как и везде, случались внутренние смуты и, по слухам, бунтовали то крестьяне, то горожане, то стрельцы. Говори ли разное о юном царе и его могущественной сестре, которая не хотела допустить его до дел правления. Однако русских лучше было иметь в числе друзей, а не врагов.

К дружбе с русскими стремился еще дед могущественного императора Карла V, прославленный Максимилиан I, патрон Герберштейна. Снаряжая в путь своего посла, отправлявшегося с важной миссией в Московию в 1516 году, Максимилиан I давал ему инструкции, как обращаться к московитам:

«Мы, по внушению и милости Господа Всемогущего, с самого начала нашего правления упорно стремились и неустанно тщились утвердить, с помощью Всемогущего, всеобщий мир и единство во всем христианском мире, поэтому нам пришлось взять на себя и перенести множество великих войн и превратностей только лишь по причине нашего желания устроить всеобщий мир, чтобы против неверных и врагов Иисуса Христа, нашего Спасителя, и Благодатной Пречистой Марии, его драгоценной матери, для отражения их мог быть установлен твердый порядок и организация».

Герберштейн, которого принимал великий князь московский Василий III ^[3], говорил тогда от имени Священной Римской империи:

«Всей вселенной известно, что много лет христианские правители междоусобными бранями и раздорами себя озлобляли и много христианской крови проливали, а никакой от этого христианству пользы не произошло. Потому это было, что неверные и враги христианского имени от того смелее и выгоднее дела свои делать могли, много людей в плен побрали, много царств и городов завоевали; все это произошло единственно от несогласия правителей христианских. Правители христианские должны всегда держать в мысли, что правление вручено им от Бога для умножения веры и чести его, для обороны общих людей, овец Христовых. Римский цесарь Максимилиан изначала это держит в мысли, многие войны вел он не из властолюбия, но для утверждения общего мира в христианстве».