Женщины в эпоху Крестовых походов - Елена Майорова Страница 2

Многие продавали свое имущество и отправлялись в Иерусалим или помогали тем, которые туда отправлялись. Все вещи, до того времени считавшиеся дорогими, продавались за ничтожную цену, и на эти деньги покупалось оружие, предназначенное для божественной мести сарацинам. Воодушевление одинаково охватило и богатых, и бедных, мужчин и женщин, монахов и мирян, горожан и поселян.

Когда дружины крестоносцев стали одна за другой прибывать в Константинополь, Алексей Комнин понял, что выпустил джинна из бутылки. Крестоносцы требовали продовольствия и лошадей, денег и оружия, ни во что ни ставили греческую церковь и не желали подчиняться распоряжениям византийской администрации. Император попытался обеспечить за собой сюзеренитет над отвоеванными у мусульман землями, ранее бывшими византийскими территориями. Западные рыцари после некоторого сопротивления принесли ему вассальную присягу. Однако когда объединенное христианское войско отбило Никею, а Алексей оставил ее за собой, все предводители крестоносцев стали считать себя свободными от оммажа.

Крестоносное войско состояло из четырех больших армий, сформированных по национальному признаку.

Готфрид Бульонский, герцог Нижней Лотарингии, командовал пилигримами из Лотарингии, Валлони, Брабанта. Старший сын графа Евстафия Бульонского и Иды Лотарингской, по женской линии он происходил от Карла Великого.

Еще очень юный, Готфрид успел уже отличиться в войне между папой и Генрихом IV на стороне императора. Эту службу признали святотатственной, и он должен был искупить свои преступные подвиги путешествием в Иерусалим.

Летописи воспевают отвагу и благочестие Готфрида: он по несколько часов в день выстаивал на коленях в молитвах. Великое будущее было ему предсказано его матерью Идой — «святой, религиозной, богоугодной женщиной». В Палестину он отправился вместе с двумя братьями. Старший, Евстафий, был только храбрым рыцарем, но вполне заурядным человеком. Зато другой брат, Балдуин, выделялся но всем статьям. Он с самого начала похода играл ведущую роль, а позже с честью носил корону Иерусалимского королевства.

Около 1097 г. Готфрид еще не имел влияния и авторитета, которые он приобрел потом, и уступал Боэмунду Тарентскому и Раймунду Тулузскому. Особенных успехов в военном деле он не показал, и, возможно, именно эта посредственность, склонность к компромиссным решениям, словом, принадлежность к сторонникам «золотой середины», сослужила службу в его возвеличивании.

Отряд рыцарей из Северной Франции имел несколько предводителей. Верховное командование осуществлял Гуго Вермандуа, старший сын Лири I Французского и Анны Русской, брат короля Франции Филиппа I (который не принял крест, будучи отлученным от Церкви). Многие уже считали Гуго властителем Востока, но он оказался слишком незначительным по уму и характеру, чтобы приобрести корону. Вместе с ним, но под своими знаменами выступали сильные христианские князья. Богатый и щедрый Стефан, граф Блуа и Шертра, считался признанным предводителем крестоносного войска, но в конце концов своим тщеславием и непостоянством навлек на себя дурную славу. Роберт Нормандский, по прозванию Курт-Гез (Короткие штаны, или Коротконогий) второй сын Вильгельма Завоевателя, неутомимым мужеством оправдывал свое норманнское происхождение. На родине его окружала вражда братьев: короля Вильгельма Руфуса, принца Анри и некоторой части дворянства страны. Поэтому он с радостью принял крест. Роберт II Фландрский, сын старого иерусалимского пилигрима Роберта I Фриза, был богат и силен, но мало подходил на роль предводителя, поскольку умел лишь с необычайной силой работать мечом и копьем. Он вел фризов и фламандцев.

Крестоносцами из Южной Франции командовал Раймунд IV Сен-Жиль, граф Тулузский, маркиз Прованский. Это был один из самых богатых и могущественных князей Южной Франции. Раймунд, верный сын церкви, показал пример остальным государям христианского мира, первым приняв крест. Согласно легенде, воюя с маврами в Испании, он встретился с превосходящими силами мусульман, которые не смогли его одолеть, но тяжело ранили, лишив глаза. С тех пор он стал непримиримым врагом неверных.

Еще до выступления с родины он дал клятву никогда не возвращаться и стремился к приобретению нового княжества в Святой земле. Он простился со своими обширными владениями на берегах Роны и Дордони и отправился на Восток в сопровождении знатнейших владетелей Гаскони. Его войско состояло из 100 тыс. крестоносцев. В графе уже не было первого пыла молодости, но и в преклонных годах он отличался неустрашимостью. Г. Мишо описывает характер графа как «мелочный, педантичный, капризный и завистливый, но вместе с тем проникнутый религиозной идеей крестовых походов, как монах, хотя и жадный до приобретения земель, как норманн».

Четвертый отряд, самый малочисленный, состоящий из норманнов Сицилии и Южной Италии, прибыл под командованием Боэмунда Тарентского и его племянника Ташереда. Отец Боэмунда, Роберт Гвискар, с которым он проделал не одну славную военную кампанию, поддался уговорам второй жены и большую часть поместий, городов, а также свой герцогский титул оставил младшему сыну, Роджеру Борее, а Боэмунду завещал только небольшое княжество Тарепт. Боэмунд не скрывал обиды и ничего так пламенно не желал, как добыть владения и власть не меньше, чем у сводного брата. Он чувствовал силу, подобно предкам, завоевать себе в далеких странах сокровища и корону.

В 1096 г. он обратился к норманнам в Италии с призывом присоединиться к Крестовому походу, говоря: «Разве мы не франки? Разве наши отцы не пришли сюда из Франции, а мы не стали здесь хозяевами силой оружия?» Его призыв был у слышен. Он снискал славу удачливого полководца, принимая самое активное участие в походах против Византии, которые вел Гвискар. Выступая в поход, Боэмунд надеялся завладеть византийскими землями от Драга до Солуни — теми, которые завоевал некогда вместе с отцом.

Боэмунд Тарептский был самым одаренным вождем крестоносцев: ловкий дипломат, не стеснявшийся в средствах для достижения цели, он хитростью и отвагой, по словам Анны Комнины, «превышал всех прочих латипских князей настолько же, насколько уступал им богатством и численностью своих войск».

Что касается Танкреда, то в нем сильно выразилось духовно-воинственное настроение того времени. Религиозные сомнения, чувство страха перед собственной греховностью долго одолевали его, и война с исламом представлялась ему искуплением. Вместе с тем он был истинным норманном: хитрым, алчным, горячо честолюбивым, в битве яростным, как берсерк. Хронист называл его отвагу «львиной». Он был типичным сорвиголовой, напрочь лишенным качеств военачальника. В отличие от Боэмунда Тарентского у него совсем не было понимания задач полководца и основателя государства. Сам по себе Танкред значил немного. В руках Боэмунда он был только острым орудием.

Религиозный порыв объединил людей разных национальностей, привычек, уклада жизни. Единым у них было стремление освободить Святой Гроб Господень. Охваченные воодушевлением, воины отказывались принимать во внимание возможность проиграть битву более сильному, чем они, врагу, который находился на своей территории. Христиане не думали о превратностях палестинского климата, заставляющих рыцарей в жару обливаться потом под доспехами, а в промозглые холода и изматывающие дожди — дрожать, не имея возможности согреться. Они опрометчиво не предусмотрели опасность возникновения эпидемий. Пилигримы плохо продумали проблему получения продовольствия на земле, обычаев и языка которой не знали. Некоторые обедневшие фламандцы даже поедали убитых ими турок. «Взрослых язычников, — объяснял Радульф Каенский, — наши воины варили в котлах, а детей насаживали на вертел и жарили на костре». Наконец, крестоносцы не учли самого страшного бича этой пустынной страны — жажды, от которой страдали и гибли люди и лошади. Вблизи Никси, по свидетельству Альберта Аахенского, «около 500 человек обоего пола погибло от жажды».