Жрецы и жертвы холокоста. История вопроса - Станислав Куняев Страница 2

Зал в Доме кино был небольшой, потолки низкие, голос у латыша зычный… Наступила тягостная тишина, которая тут же разрешилась взрывом, потому что я, умевший в молодые годы (хлебом не корми!) попадать в любые скверные истории, свободной рукою резко ударил снизу лапу латышского медведя-антисемита, да так удачно, что его бокал с шампанским вырвался из толстых пальцев, ударился в низкий потолок, и мы все тут же оказались осыпанными осколками хрусталя и янтарными брызгами божественного напитка.

Что было дальше в эту хрустальную ночь, помню смутно. Меня вырвали из медвежьих объятий латыша, нас растащили, его вывели из зала, празднество продолжалось, латышские киношники (не только евреи!) бросились поздравлять меня с благородным поступком, все восторгались моей спортивной реакцией. Словом, ночь пролетела как нельзя лучше… К утру мы вернулись на такси в Дом творчества. Напомню, что это всё случилось 45 лет тому назад…

А осенью 2007 года в жизни нашей Общественной палаты произошло знаменательное событие. В результате ротации, предусмотренной положением о палате, туда вошли два крупных еврейских функционера — председатель фонда «Холокост» Алла Ефремовна Гербер и руководитель организации со странным названием МБЧП — «Московское бюро по правам человека» некий Александр Брод, которые заменили собою в общественной палате двух известных русских писателей Валерия Ганичева и Леонида Бородина… Радиостанция «Свобода», естественно, поздравила новых членов палаты и устроила с Аллой Гербер пространную беседу. Гербер сразу же сказала, что понятие «Холокост» должно войти в российские школьные учебники, что страна больна ксенофобией и не знать этой страницы истории ей нельзя, что её, Гербер, усилиями в Ростовской области в Змиевской балке, где во время войны было расстреляно несколько тысяч евреев, поставлен памятник жертвам Холокоста — за счёт областного бюджета — на 59 млн руб. (надо было бы с немцев взять, как с правопреемников гитлеровской Германии); что в Общественной палате, кроме неё и Брода, есть «много порядочных и достойных людей» (она вспомнила Тишкова, Сванидзе, Резника); что Холокост — это не еврейская тема, а общечеловеческая; что все цивилизованные государства поощряют изучение Холокоста; что она хотела бы видеть в общественной палате Егора Гайдара и Михаила Ходорковского (ну, тогда уж и Невзлина с Березовским!), что евреям плохо было жить в «фашистской стране СССР», «им жить здесь не давали»; что у нас в стране «был фашизм»… Вот такими кадрами пополнилась в 2007 году наша Общественная палата.

А вспоминая историю с «брызгами шампанского», можно только добавить, что скандал, разразившийся в новогоднюю ночь в Рижском Доме кино, был не случаен, поскольку латышское «гражданское общество» перед началом Второй мировой войны было насквозь пропитано сочным антисемитизмом, о чём рассказала подруга Ахматовой, известная литературоведка Эмма Герштейн в своих воспоминаниях, опубликованных в конце 90-х годов в «Новом мире». Герштейн так вспоминала о встрече с другом Есенина поэтом Иваном Приблудным:

«С собой он привёл писателя, сына известного экономиста М. И. Туган-Барановского. Он жил в буржуазной Латвии… рассказывал о своей жизни в Риге. Он был женат на еврейке. На взморье были разные пляжи — для евреев и христиан. Он шокировал родню своей жены, показываясь на еврейском участке, а она выглядела белой вороной на христианском. Туган рассказывал об этом, смеясь, а мне казалось, что я слушаю какие-то сказки о доисторических временах».

В России — царской ли, советской — такое средневековое разделение по разным пляжам — иудейским и христианским — было немыслимо…

Недели через две после новогодней ночи в Риге я зашёл в пивной бар возле нашего Дома творчества в Дубултах, сел за столик — и в шумной атмосфере мужского полупьяного веселья выпил пару кружек холодного рижского пива. Перед уходом огляделся. Грузный высокий человек, сидевший за соседним столиком, показался мне знакомым. Более того, несколько раз я уловил на себе его внимательные взгляды. Не придав этому значения, я вскоре встал, оделся и вышел на пустынную заснеженную улочку. Сделал несколько шагов и почувствовал: меня кто-то догоняет. Я прибавил шагу, но меня окликнули со спины, я обернулся и тут же получил удар кулаком в лицо — прямо в переносицу. Очки разлетелись вдребезги, а неизвестный, пользуясь моим замешательством, бросился бежать в безлюдный переулок.

Взрыв ярости, столь знакомый мне по юношеским уличным дракам, сорвал меня с места, я рванулся за ним и, поскольку в те годы ещё был в приличной спортивной форме, через несколько мгновений догнал его и беспрерывно, как боксёр на ринге, стал молотить бегущего от меня широкими изломанными шагами двухметрового пьяного, грузного человека ударами — в затылок, в ухо, в бычью шею. Мне приходилось чуть ли не подпрыгивать, чтобы достать до его лица, которое он старался закрыть на бегу обеими ладонями. А он ещё и кричал при этом что-то латышское, или фашистское.

Моя справедливая ярость после нескольких достигших цели ударов сразу же и схлынула… Удовлетворённый исходом короткой схватки, я вернулся на перекрёсток, набрал жменю свежего снега, умыл своё разгорячённое и окровавленное лицо, пошарил руками в снегу, нашёл разбитые очки… «Сволочь! По очкам ударил»! — я посмотрел вслед своему подлому сопернику, который по инерции ещё бежал от меня, уже успокоившегося и утолившего жажду мести…

Печально вздохнув, я пошёл к Дому творчества, прищуривая близорукие глаза. Но, прокрутив по дороге, словно кинокадры, всё происшедшее, понял, что этот латыш и есть обидчик нашей Аллы Гербер.

Жалко, что я не знал тогда ничего о том, кто зверствовал в Хатыни, и в Саласпилсе, о латышском Холокосте, о фашистских карательных отрядах айзсаргов — я бы ещё добавил этому лесному брату…

Ореол защитника оскорблённой Аллы довольно долго светился над моей головой, и не раз, как я теперь понимаю, помогал мне в моей литературной жизни. Но как я его мгновенно заработал, так быстро и промотал в течение одного вечера — 21 декабря 1977 года во время знаменитой дискуссии «Классика и мы».

Гербер же, рассказывая в 2008 году на «Свободе» о музее Освенцима, выразила озабоченность о том, что наши музеи чересчур приукрашивают историю Отечественной войны, что на неё нужно взглянуть по-новому. А тут как раз «по-новому» и взглянули: «бронзового солдата» эстонские неофашисты упрятали с глаз долой, старики-эсэсовцы из батальонов латышских карателей потянулись шеренгами по улицам Риги… Наверняка в их рядах марширует, если он жив, и обидчик Аллы Ефремовны из Рижского Дома кино. Вот кого ей надо просвещать и перевоспитывать, вот из какой почвы ей, вместе со Сванидзе и Александром Бродом, надо вырывать корни антисемитизма.