Дом над Двиной - Евгения Фрезер Страница 2

В конце концов я была вынуждена выйти и подавленно объяснить Пете свое затруднение. «Повернись», — скомандовал он и, когда я подчинилась, поднял подол, расстегнул злосчастную пуговицу и, игриво шлепнув по голой попке, втолкнул меня обратно в туалет. Невероятное облегчение почти равнялось оскорблению, и чувство жуткого унижения долго не проходило. Выйдя из туалета, я прошмыгнула мимо Пети, забралась на свою полку и легла, повернувшись лицом к стене.

Сквозь заиндевевшие окна просачивался бледный свет зимнего дня. Просыпались пассажиры. Проводник принес чай и калачи, круглые и блестящие, с дыркой посередине. Послышались разговоры, раздался смех. Начался новый день.

Неспешно встававшее солнце залило вагон теплым светом. Я стою, почти прижавшись лицом к окну, и смотрю в уголок рамы, где стекло не замерзло. Мелькают телеграфные столбы, проносится зимний лес, на мгновенье появляются и исчезают какие-то домишки. И снова только лес. Укрытые снегом ели крепко спят зимним сном, кудрявые березы серебрятся инеем. Высокие сугробы на фоне зеленого и черного слепят белизной. Природа замерла. Только птица, испугавшись проносящегося чудовища, иногда взлетит и тут же исчезнет где-то в лесу.

Подъезжаем к Вологде. Чувствую, что поезд замедляет ход. Пассажиры собирают вещи, снуют по проходу, заглядывая к соседям в купе, целуются и прощаются. Некоторые приехали, а другие, как мы, закончили лишь первую часть своего пути. У нас впереди еще одна ночь, и только завтра мы будем в Архангельске. А сейчас нам тоже нужно выйти, чтобы пересесть на другой поезд.

Наши попутчики покидают нас. Им еще предстоит длинная дорога на лошадях, а пока мы договорились вместе пообедать на вокзале. Петя помог мне надеть шубу и фетровые валенки, завязал шаль поверх меховой шапки.

Мы вышли на перрон. После жарко натопленного вагона мороз почти непереносим, но спешащая вокруг толпа, похоже, не замечает его. Вологда — крупный железнодорожный узел. Отсюда едут в Сибирь, Архангельск, Москву, Санкт-Петербург. Люди снуют, толкаются, их дыхание превращается в облачка пара. Все куда-то спешат.

По внешнему виду людей можно определить их принадлежность к определенному сословию. Вот сквозь толпу в неописуемо неуклюжей одежде пробирается крестьянин со своими узлами — сколько терпения на его обветренном лице! Видимо, он ехал в «жестком», самом дешевом вагоне. Вот богатый купец с молодой женой. На ней ладно сидящий жакет, цветастая шаль обрамляет круглое лицо. Вот гордая дама с детьми и гувернанткой направляется к вагону первого класса. Ее супруг, без сомнения, крупный помещик или важный чиновник, идет следом. Молодые, жизнерадостные офицеры, едущие по службе, стремительно спешат по перрону, не замечая бурлящей вокруг толпы.

Во всем этом неясная, непередаваемая словами, особая, все пронизывающая атмосфера. В великолепном прологе к «Руслану и Людмиле», этой волшебной сказке, Пушкин называет ее «русский дух». Слово это содержит в себе так много, означая одновременно и душу, и смысл, и запах, и самое дыхание России. Здесь его чувствуешь повсюду: в городах и деревнях, на реках и бескрайних полях.

В ресторане все так приветливо, запахи еды, свежих скатертей и горящих поленьев. У противоположной от входа стены — буфет, на нем ряды разноцветных бутылок. На прилавке, перед буфетом, разные закуски и кипящий самовар.

Мы садимся за столик у входа. Официант в белом переднике приносит поднос, уставленный закусками: соленая сельдь, икра, маринованные огурцы, грибы и, конечно, непременный графинчик водки. Затем последовали другие блюда. После заточения в маленьком купе я рада просто посидеть и поглядеть на происходящее. Мужчины разговаривают и смеются, не забывая при этом подкладывать еду на мою тарелку. Люди беспрестанно заходят и уходят. В открывающуюся дверь врывается поток морозного воздуха и чистый запах снега.

Вдруг раздается удар колокола. Громкий голос настойчиво повторяет: «Пассажиры на Архангельск!».

Петя встал. «Пора идти, Женя», — сказал он, взяв меня за руку. Мы вышли на мороз и идем вдоль поезда. И тут меня охватывает волнение и страх, что мы можем опоздать на поезд и никогда не увидим Архангельска. Я бы побежала, если бы не боязнь потеряться в толпе. Мы подошли к двери вагона, а Петя продолжает разговаривать с приятелями. Снова прозвучал колокол. Я помню, как меня подняли, крепко, по-русски, поцеловали в обе щеки и втолкнули в вагон.

— Прощайте!

— Приезжайте в Архангельск! — обычные слова прощания и приглашения в гости, искренне звучащие в этот момент, но, конечно, мы никогда больше не видали наших попутчиков.

В третий и последний раз предупреждающе звонит колокол. Колеса вновь запели монотонную песнь.

В нашем купе снова два молодых попутчика. Они играют в карты, много разговаривают и почти не обращают на меня внимания. Я опять у окна. Солнце из золотисто-желтого превращается в ярко-красное и исчезает за деревьями. Лес становится темным и суровым. Время от времени поезд останавливается на железнодорожных станциях: хлопают двери, слышатся громкие голоса. Одни пассажиры выходят, другие — появляются. Опускается ночь. Я вглядываюсь во тьму — как рано она наступила, — но ничего не вижу, кроме точек дальних огоньков.

Петя встретил друзей и берет меня к ним в купе. Они, в свою очередь, тоже приходят к нам и ведут, как обычно в дороге, бесконечные разговоры. Время тянется медленно. Я снова на верхней полке, играю шоколадными мышками. Они стали немного мягкими, начали терять форму. Я не помню, что в конце концов случилось с драгоценной коробкой. Должно быть, я забыла про нее и оставила в купе в минуты волнения, когда мы выходили из вагона в Архангельске.

На следующее утро меня разбудили голоса и звон стаканов. Оба наших соседа уже встали. Они подняли полку к стене и, сидя рядом с Петей, пьют чай.

— Ну вот, Женя, — обратился ко мне Петя, вручая блестящий калач, — скоро мы будем в Архангельске.

Мне интересно, как скоро? Снаружи еще темно, хотя уже утро. Ночью шел снег, и огромные снежинки, как пушистые мотыльки, налипли на оконные стекла.

Пассажиры готовятся к выходу, собирают вещи. Мы тоже складываем свой багаж. Я оделась и спустилась вниз, Петя поднял полку. Он дал мне полотенце и мыльницу и отправил в конец коридора. Помощи он не предлагал, так как знал, что она мне не нужна, у меня своя система. Когда я вернулась, он причесал меня, помог натянуть валенки — наилучшую защиту от мороза. Потом мы сели и стали ждать.

Как медленно тянется время, когда ты молод и полон нетерпения! Я надоедала Пете одним и тем же вопросом — скоро ли мы приедем? Как я, должно быть, раздражала этого юношу, но он терпел и заботился обо мне наилучшим образом, никогда не выпуская из вида.

Постепенно ровный перестук колес замедлился, нарушился и прекратился совсем. Мы в Архангельске!

Архангельск… Бесконечно дорогой, потерянный для меня навсегда город, исчезнувшие лица, умолкнувшие голоса! Как большинство старых людей, я могу забыть то, что случилось совсем недавно, но ясно помню людей и события, происходившие в мои молодые годы, когда впечатления так сильны. И вот сейчас я спешу рассказать вам об этом, ведь осталось, быть может, совсем немного…