Елизавета Петровна - Николай Павленко Страница 2

Получив известие о рождении дочери, царь сказал: «Господь Бог усугубил радость торжества в честь Полтавской победы рождением мне дочери. Того ради отложим и праздник и поспешим поздравить со вшествием в мир дочь мою яко со счастливым предвозвещением вожделенного мира». «Предвозвещения мира» пришлось ожидать почти двенадцать лет, но радость в этот день была велика: Петр прервал парад, отслужил молебен и устроил обед, на который были приглашены не только отечественные вельможи, но и пленные генералы. Парад был возобновлен только 21 декабря.

После появления на свет Елизаветы, как и старшей ее на год сестры Анны, сведения о ней отсутствуют на протяжении нескольких лет. В самом общем виде можно сказать, что на воспитание и обучение цесаревен оказали влияние традиции допетровской Руси и европеизация быта. Как и раньше, их обучали грамоте, и они росли в окружении мамушек, карлов и карлиц, шутов и шутих. Влияние европеизации обнаруживалось в обучении языкам, танцам, светским манерам. В 1716 году к воспитанию царевен была привлечена француженка Ланнуа, поскольку младшую из дочерей, Елизавету, готовили к браку с Людовиком XV. Сестры изучали французский, немецкий и итальянский языки. Отец, конечно, не располагал временем, чтобы уделять должное внимание воспитанию дочерей. Собиратель анекдотов о Петре Великом сообщает, как однажды Петр зашел к Елизавете, когда та занималась французским языком, и попросил перевести при нем страницу текста. После того как дочь с успехом справилась с задачей, Петр заявил: «Счастливые вы дети, что вас воспитывают, что в молодые годы приучают к чтению полезных книг. В своей молодости я был лишен деловых книг и добрых наставников».

О наставниках и наставницах цесаревен источники сообщают скудные сведения. Фельдмаршал Б. К. Миних, например, поведал, что принцессы не имели своего двора и находились под надзором двух женщин, одна из них была русской и звалась Ильиничной, а другая была карелкой. Однако в «Записках» Миниха о детских и юношеских годах цесаревен столько неточностей, что эта информация не заслуживает полного доверия.

Худ. Луи (Людовик) Каравак Портрет царевен Анны Петровны и Елизаветы Петровны. 1717

Холст, масло. Государственный русский музей, Санкт-Петербург

Два других свидетельства принадлежат перу иностранных дипломатов, правда, они не привязаны к определенному хронологическому отрезку времени, к тому же противоречат друг другу. Так, французский посланник Ж. Кампредон доносил в апреле 1725 года: «Личности, которым вверено было воспитание ее (Елизаветы. — Н. П.) и сестры ее, принцессы Анны, были так мало образованны, что без больших их природных дарований принцессы никак не могли сделать тех успехов в языках в французском и немецком, на которых говорят и пишут очень хорошо, ни приобрести тех прекрасных манер и того умения вести разговор и держать себя, коими они обладают». Другой дипломат, англичанин К. Рондо, в сентябрьской депеше 1728 года доносил: «Вдова графа Салтыкова, бывшего царского представителя при многих иностранных дворах, — женщина очень умная, большая любимица Елизаветы Петровны, при которой состояла воспитательницей».

В одном все свидетельства современников схожи — цесаревны не были обделены способностями, но распорядились ими по-разному. Елизавета ограничилась усвоением придворного этикета и изучением языков, то есть знаниями и навыками, заимствованными у наставниц, в то время как Анна проявляла интерес к знаниям и занималась самообразованием.

Неизвестно, сколь достоверно свидетельство Кампредона о совершенном владении Елизаветой Петровной французским языком, но в русском, судя по ее записочкам, написанным в годы, когда она стала императрицей, она допускала грубые ошибки, писала «снаешь» вместо «знаешь», «прасника» вместо «праздника», «в ыних» вместо «иных» и т. д. Не утруждала себя Елизавета Петровна и чтением книг, считая это занятие вредным для здоровья. Она была убеждена, что старшая ее сестра оттого и умерла в возрасте 20 лет, что много читала.

Сохранилось множество свидетельств современников и иноземцев, с поразительным единодушием отзывавшихся о красоте Елизаветы. Первое описание ее внешности относится к 1719 году и принадлежит перу голландского резидента Деби: «Княжна эта очень прелестна и могла считаться совершенной красавицей, если бы цвет волос ее не был немного рыжеват, что, впрочем, может измениться с летами. Она умна, добродушна и сострадательна». Голштинский придворный камер-юнкер Берхгольц, впервые увидевший Елизавету в январе 1721 года, в ее внешности не обнаружил никаких изъянов: «Вторая принцесса белокурая и очень нежная, лицо у нее, как и у старшей, чрезвычайно доброе и приятное. Она двумя годами (в действительности одним. — Н. П.) моложе и меньше ростом, но гораздо живее и полнее старшей». На фельдмаршала Миниха, первый раз увидевшего Елизавету в том же возрасте, что и Берхгольц, ее внешность произвела более сильное впечатление: она поразила его «своей прекрасной, грациозной фигурой, хотя уже тогда склонной к полноте». Восторженный отзыв об изумительной красоте 12-летней цесаревны находим у Кампредона. В это время велись переговоры о замужестве Елизаветы и Людовика XV, и французский дипломат, понимавший толк в красоте и горячо поддерживавший план подкрепить союзные отношения России с Францией брачными узами короля и русской красавицы-принцессы, сообщал: «Она (Елизавета. — Н. П.) достойна того жребия, который ей предназначается, по крайней мере она будет служить украшением версальских собраний… Франция усовершенствует прирожденные прелести Елизаветы. В ней все носит обворожительный отпечаток. Можно сказать, что она совершенная красавица по талии, цвету лица, глазам и изящности рук». Чем старше становилась Елизавета, тем больше она поражала современников своей красотой. Испанский посол герцог де Лириа, прибывший в Санкт-Петербург в конце ноября 1727 года, так описывал внешность цесаревны: «Она такая красавица, каких я никогда не видывал. Цвет лица ее удивителен, глаза пламенные, рот совершенный, шея белейшая. Она высока ростом и чрезвычайно жива. Танцует хорошо и ездит верхом без малейшего страха».

Анонимному автору Елизавета показалась «роста среднего, для ее лет немного полна, белокура, красива лицом и во всех отношениях весьма пленительна и мила. Она обладает большим, живым, вкрадчивым и льстивым умом, владеет многими языками, как то русским, шведским, немецким и французским, и это тем удивительнее, что она в детстве была окружена дурными людьми, которые ее ничему не учили. Она имеет весьма изящные манеры, живой характер, особливо по отношению к иностранцам. Она питает склонность ко всему, что может развлечь ее, так как она постоянно весела и в хорошем настроении духа».

Историк и публицист князь М. М. Щербатов, весьма критически относившийся к порядкам, царившим при дворе в XVIII веке, вынужден был согласиться с оценкой внешности Елизаветы Петровны её современниками: «Сия государыня из женского полу в младости своей была отменной красоты, набожна, милосердна, сострадательна и щедра». Щербатов был неправ, когда писал, что Елизавета Петровна обладала «отменной красотой» лишь «в младости».