Мария Кантемир. Проклятие визиря - Зинаида Чиркова Страница 2

Мария вздохнула взрослым тяжёлым вздохом. Она была старшей в семье, самой первой среди детей, и ей доставались одни лишь хлопоты и заботы...

Она и не услышала, как подошла к ней мать, красивая рослая и статная гречанка Кассандра, положила руку ей на плечо и грустно сказала:

— Сегодня ты станешь владеть одним из ключей этого дома...

Мария вопросительно подняла глаза на мать.

— Вот.

На ладони матери лежал совсем маленький ключ, такой изящный, что Мария даже не увидела чёрного шнурка, продетого в его ушке. Кассандра легко накинула шнурок на шею девочки, и ключик ощутимой тяжестью повис на её шее.

Мария потрогала ключик тёплыми со сна пальчиками. Он был красив, изысканно переплетён серебряными нитями, но рядом с крохотным золотым крестиком на груди казался топорным и грубым.

— Меропа, — позвала Кассандра, и в дверь неслышно скользнула рабыня, невольница, тоже гречанка, уже тяжело раздавшаяся в плечах и животе.

Сколько себя помнила Мария, Меропа всегда убирала детские комнаты, ловко уворачивала толстые матрацы, втискивая их в широченные пасти чёрных шкафов, во множестве стоявших в комнате.

— Теперь твоя хозяйка — Мария, — просто сказала Кассандра Меропе. — А ты, Мария, будешь следить, как убирается харем и как хранятся наши ложа.

Мария опять вопросительно взглянула на мать.

— Будешь открывать и закрывать шкафы, следить за тем, как работает Меропа, а вечером скажешь мне обо всём, что происходит...

Мария давно знала, куда складывает Меропа матрацы после сна. Она подбежала к большому широкому шкафу, всунула ключ в отороченное серебряной же вязью отверстие и с огромным удовольствием щёлкнула ключом. Серебряная ручка большого отделения, самого нижнего, легко потянулась за рукой Марии. Дверца распахнулась, и голову Марии мгновенно окружило целое облако маленьких мушек, беспорядочно и слепо тыкающихся ей в глаза, нос, лоб.

Она вскрикнула и попыталась защититься от этой тучи моли, махала руками, разгоняла это надоедливое облако, но крохотные белые мушки были проворнее её рук. Тогда она закрыла глаза, хлопнула руками по лицу и так и застыла в ожидании, когда мать и Меропа придут ей на помощь.

Но они не спешили. Сжавшись в ужасе перед нападением тучи моли, Мария закричала:

— Убейте их, их тут целые полчища!

— Кого, Мария? — спокойно спросила Кассандра.

— Эту моль, эту моль! — кричала Мария.

— Я не вижу ни одной, — также спокойно ответила ей Кассандра.

Мария выглянула одним глазом из-под прикрывшей лицо ладони... Мушек действительно не было. Мария боязливо отодвинула ладошки от лица.

— Там, в шкафу, всегда лежат нафталинные шарики, — почтительно сказала по-гречески Меропа, — и не должно быть моли...

— Проверь, Меропа, — распорядилась Кассандра, — а ты, Мария, приведи себя в порядок, оденься. Сегодня трудный день, день твоего рождения, а это значит, что теперь ты стала совсем взрослой, но прежде проследи, чтобы Меропа сделала всё, как нужно...

И Мария послушно постаралась выполнить всё, что наказала мать; она внимательно смотрела, как встряхивала Меропа матрац, как тщательно складывала шёлковые покрывала и туго скатывала одеяла. Пройдясь сырой тряпкой по тёмной внутренности шкафа, она аккуратно сложила все спальные принадлежности и обернулась к Марии.

Тогда и Марии пришлось выполнить свою работу: она тихонько прикрыла дверцу шкафа, снова вставила ключ на тонком шнуре, висевший на её шее, в блистающее серебряной вязью отверстие и защёлкнула замок.

Кассандра молча наблюдала за действиями Марии.

В комнату вошла ещё одна рабыня, Аргира, молодиц мулатка с оливково-смуглым лицом, и склонилась над маленькой Смарагдой, всё ещё дремавшей на своём брошенном прямо на пол матраце.

— Не буди её, — тихонько промолвила Кассандра, — пусть ещё поспит, у неё сладкие сны...

Мулатка неслышно исчезла.

И тут хлопнула внутренняя дверь, ведущая в селямлик — мужскую половину дома. Мария редко видела, чтобы эта дверь открывалась: она всегда была заперта изнутри. В вишнёвом бархатном халате, в узконосых изогнутых турецких туфлях и красной феске ^[2] на густых чёрных кудрях появился её кумир, её бог, её родитель, Кантемир-бей, как называли его турки, и отец, как называла его сама Мария.

Он сразу внёс в комнату вихрь, суматоху, беспорядок. Схватил Марию, подбросил её вверх, отчего у девочки упало и радостно заныло сердце, потом прижал её к груди, расцеловал лицо. Сладкий запах табака, кофе и особый мужской запах так и хлынул в жадно вдыхавшие его ноздри Марии. Она прижалась носом к воротнику бархатного халата отца, запуталась пальцами в чёрной бороде, и волна любви и нежности затопила её.

— Я принёс тебе куклу.

Отец поставил дочку на ноги и сунул ей в руки нечто совершенно особенное. То не была турчанка в шальварах и прозрачном покрывале на голове, которые она привыкла получать в подарок, то была розовая кукла в пышных блестящих юбках, в настоящих кожаных башмачках, с белыми, кольцами стекавшими по плечам кудрями, в чудесной белой кружевной кофточке.

То было чудо — Мария до сих пор ещё не видела европейских кукол.

— Это твой крестный отец, Пётр Андреевич, привёз тебе эту куклу из России, — сказал Дмитрий Кантемир дочери. — Сегодня ты покажешься ему в моём селямлике и скажешь слова благодарности.

Кассандра молча взглянула на мужа.

И он прочёл в этом взгляде всё — это не было в обычае у турков, а жили они по турецким обычаям, хоть и в греческом квартале Фонар. Никогда, от рождения до замужества, турецкая женщина не показывалась никому из мужчин с открытым лицом, только отец мог видеть её лицо.

Но Дмитрий ласково улыбнулся Кассандре: что ж, мог и он хотя бы раз нарушить турецкие обычаи, тем более что в России, как говорил Толстой, все женщины ходили с открытыми лицами и свободно общались с мужчинами, даже разговаривали с ними.

Кассандра только осуждающе покачала головой, но спорить не стала, её взгляда было достаточно Дмитрию, чтобы понять жену. И он виновато ретировался, захлопнув дверь селямлика и задвинув засов...

Мария даже внимания не обратила на то, что отец ушёл, что мать недовольно поджала губы, разглядывая игрушку в руках старшей дочери. Должно быть, кукла стоила целое состояние. Выточенные из слоновой кости её голова, ручки и ножки отливали блеском живого тела, ярко расписанные глаза голубели на этом матовом фоне, а пунцовые губы словно бы и не были нарисованы, а пульсировали настоящей кровью.

Почти в локоть ростом, кукла, одетая в парчовые пышные юбки, с кокетливыми жемчужинами ожерелья на тоненькой, отполированной шейке, являла собой такую непревзойдённую и невиданную в здешних местах красоту, что даже Кассандра позавидовала дочери: она, Кассандра, в детстве не играла такими куклами, хотя отец её был господарем Валахии, и нельзя сказать, чтобы достаток в семье был небольшим. Построил же отец, Шербан Кантакузин, этот дворец для неё и Дмитрия здесь, в Стамбуле, где они жили уже много лет, и Кассандра надеялась, что и всю жизнь проведут они в этом удивительном, таком разнохарактерном и таком счастливом для неё месте. Она с самого детства знала, что мужем её станет сын господаря Молдавии Дмитрий Кантемир, они были обручены ещё в самом раннем возрасте. Конечно, тут примешивались и политические интересы: мечтал Шербан, отец Кассандры, объединить эти два крохотных княжества — Молдавию и Валахию — в единое целое, тем более что и народы обоих княжеств говорили на одном и том же языке, и обычаи были во всём схожи, и традиции одни и те же, и религия оставалась православной как в Молдавии, так и в Валахии.