Вольф Мессинг. Экстрасенс Сталина - Вадим Эрлихман Страница 2

В советском паспорте, выданном Мессингу после прибытия в СССР, значилось, что он родился 10 сентября 1899 года в городе Гура-Кальвария Варшавской губернии. В том же документе впервые называлось его полное имя — Вольф Гершикович Мессинг, хотя позже телепат предпочитал называть себя Вольфом Григорьевичем. Есть сведения, что в детстве он носил другое имя — Велвел, на древнееврейском «волчонок», что соответствовало идишскому Вольф. Фамилия Мессинг, по-немецки означающая «латунь», известна с XVI века; в Польше ее носили исключительно евреи, главным образом мастера-жестянщики, которые работали в Варшаве, а жили в соседних «спальных» городах, включая Гура-Кальварию.

Название этого городка переводится как «Лысая гора», то есть Голгофа. В начале XIX века его населяло всего 500 жителей, но потом он начал бурно расти — прежде всего за счет евреев, переселявшихся из глухомани поближе к столице Царства Польского. Век спустя здесь жили более 5000 человек, из которых евреи составляли больше половины. В 1859 году здесь поселился Ицхок-Меир Алтер, основатель династии цадиков — духовных наставников так называемых гурских хасидов. После этого Гура-Кальварию прозвали «польским Иерусалимом», и на праздники сюда стекались хасиды со всей Польши. В 1941 году все еврейское население городка — более 3500 человек — было отправлено в Варшавское гетто, откуда позже их вывезли в лагерь уничтожения Майданек. После войны в город вернулись лишь несколько евреев, а сегодня там проживает лишь один старик, который по праздникам посещает уцелевшую синагогу и читает там кадиш — поминальную молитву. Немцы вывезли в Варшаву и городской архив, погибший в пламени войны. По этой причине в сегодняшней Гура-Кальварии ничего не напоминает о Вольфе Мессинге и его семье.

Гура-Кальвария в начале XX века

О детстве Мессинга мы имеем всего два свидетельства. Одно — его собственные мемуары, другое — документальная повесть писателя Игнатия Шенфельда «Раввин с горы Кальвария», впервые опубликованная в 1989 году в эмигрантском журнале «Грани», а в 1994 году изданная отдельной книгой в Смоленске. Ее автор родился в 1915 году во Львове, стал писателем и переводчиком, а в 1941 году, бежав от гитлеровцев, оказался в Ташкенте. Там он будто бы и познакомился с Мессингом в камере местной тюрьмы, куда обоих бросили за «антисоветскую деятельность». Это было в феврале 1943 года, и вскоре Шенфельд получил стандартный срок — 10 лет с последующей ссылкой. Освободившись из ГУЛага после смерти Сталина, он, как бывший иностранный гражданин, смог выехать в Польшу, а оттуда перебрался в Западную Германию, где работал на радио «Свобода». Он перевел на польский многие произведения российских авторов, включая Булата Окуджаву, с которым был дружен; позже тот написал предисловие к его книге.

Повесть о Мессинге стала самым крупным произведением Шенфельда — к сожалению, поскольку это довольно примитивный пасквиль, написанный с крайней неприязнью к герою. Многие подробности жизни Мессинга, который тот почему-то вдруг выложил случайному знакомцу в тюремной камере, выглядят, мягко говоря, сомнительными. Не исключено даже, что автор вовсе не встречался с Мессингом, а факты повести взял из его мемуаров, «творчески» исказив их так, чтобы каждый поступок телепата наполнился негативным смыслом. Причина могла быть банальной — зависть способного, но не достигшего даже скромной известности писателя к соплеменнику, который, по его мнению, пользовался совершенно незаслуженным успехом.

Не исключено, конечно, что Мессинг с Шенфельдом и правда встретились в камере ташкентской тюрьмы. В годы войны артист много выступал перед ранеными и эвакуированными, а в столице Узбекистана тех и других было предостаточно. С этим городом артиста явно связывали особенно крепкие узы — недаром опекаемый им детдом находился именно в Ташкенте. В память об избавлении от опасности иудеи часто раздают милостыню бедным и сиротам, и Мессинг, который до конца жизни хранил верность традициям иудаизма, вполне мог сделать эту милостыню постоянной в память о своем спасении из тюрьмы (об этом мы поговорим далее).

Возможно, повесть Шенфельда все-таки содержит крупицы правдивой информации о детстве Мессинга. Автор пишет, что после войны встречался с уцелевшими гурскими евреями, чтобы расспросить их о знаменитом земляке: «Один из них, Феликс Карпман, помнил только, как он мальчишкой, с ватагой другой сорванцов, приставал на улице к Вольфу, вопя «Мессинг, Мессинг, погадай!» Другой, ушедший от немцев в партизаны Генрих Прайс, мой ровесник, знал Мессинга лучше. Он запомнился ему как тихий, никому не мешавший человек с ухватками старого холостяка, одевавшийся как франт, чтобы создать видимость, как, мол, ему хорошо живется». Но в любом случае эти детали Игнатий Норбертович узнал не от самого Мессинга, иначе трудно объяснить ошибки в его книге. Например, отец телепата там назван Хаимом Босым, хотя, как мы уже знаем, его звали Гершка или Гирш, о чем Шенфельд мог догадаться хотя бы по отчеству Мессинга — имя «Гирш» в русифицированном варианте чаще всего превращалось в «Григорий».

Сам Мессинг вспоминал о детстве так: «Маленький деревянный домик, в котором жила наша семья — отец, мать и мы, четыре брата. Сад, в котором целыми днями возился с деревьями и кустами отец и который нам не принадлежал. Но все же именно этот сад, арендуемый отцом, был единственным источником нашего существования. Помню пьянящий аромат яблок, собранных для продажи. Помню лицо отца, ласковый взгляд матери, детские игры с братьями».

В изложении Шенфельда эти воспоминания стали куда более пространными и цветистыми: «Отец мой — не хочу сказать блаженной памяти, хочу верить, что он жив, — арендовал сады, с которыми была возня от зари до зари. Этот гешефт имел и свой страх и свой риск: кто мог знать, какой будет осенью урожай? Весь год гни спину, вкладывай деньги, а только осенью узнаешь, пан или пропал. Если получался рейвах (прибыль. — В.Э.), отец с этой прибыли расплачивался с долгами и запасался продуктами на долгую зиму.

Я был у отца первым помощником. Мать — да пребудет священным имя ее! — изнуренная родами, выкидышами, тяжелым трудом, рано состарилась и часто болела. Из детей, кроме меня, в живых остались еще два моих младших брата.