Заговор королевы - Лоренцо де Медичи Страница 2

Замок Блуа,

5 января 1589 года

Мне холодно. Очень холодно. Не могу согреться. Говорят, что снаружи все еще идет снег. Как грустно. Я всегда ненавидела зиму за холод, за снегопад, мешающий путешествовать, за слишком короткие дни. Я люблю встать рано, на заре, до восхода солнца, распахнуть настежь окна, чтобы впустить свежий воздух и ароматы утра. На моей родине зимы были мягче. Какой прекрасной осталась в памяти моя Италия. Говорят, что в далеких воспоминаниях о временах нашей молодости места и люди предстают иными, чем были на самом деле. Может быть. Столько лет прошло, а я ни разу не побывала в Италии с того дня, как приехала сюда, чтобы выйти замуж. Но всю жизнь хранила в душе тепло моей страны, улыбки моих соотечественников, их доброжелательность, красоту наших площадей, наших дворцов, наших садов. И хотя я гораздо больше лет прожила здесь, во Франции, чем в Италии, но — наверное, это зов крови — я ни на минуту не переставала чувствовать себя итальянкой. Я живу во Франции пятьдесят шесть лет и все еще говорю по-французски с акцентом, который выдает мое происхождение и вызывает ядовитые насмешки моих подданных.

Меня заверили, что все камины замка растоплены, а я все равно не могу согреться. Я королева Франции, и я умираю от холода. Пятьсот человек у меня в услужении, а я умираю от холода. Что будет после моей смерти с моими двумястами фрейлинами, шестьюдесятью шестью камердинерами, пятьюдесятью восемью советниками, ста восемью секретарями, пятьюдесятью одним капелланом, двадцатью тремя докторами, пятьюдесятью лакеями, сорока поварами и со всеми остальными, кто так верно служил мне все эти годы? Надо будет позаботиться о них, назначить каждому небольшую пенсию. Как же я тоскую по Тинелле, моей маленькой Тинелле, самой преданной из моих камеристок. Прошло уже семнадцать лет с той страшной ночи Святого Варфоломея, когда она пропала. Стала ли она одной из стольких невинных жертв той ночи? Я так никогда и ничего больше о ней не слышала. Будь она жива, она бы не оставила меня. Она была бы сейчас здесь, сидела бы рядом, ухаживала за мной с безоглядной преданностью. Я любила ее как дочь и заботилась о ней с первого дня ее жизни, когда умерла ее мать. Бедная моя Тинелла! Что же с ней приключилось? А ведь я предупреждала ее, чтобы она оставалась возле меня, чтобы не покидала моих покоев. Для чего ей понадобилось выйти, пренебрегая опасностью? Я всегда обращалась с ней ласково, словно она была полноправным членом моей семьи. Так я обещала на смертном одре ее матери. Господь свидетель, я сделала все, что в моих силах, чтобы найти ее, но тщетно. Тинелла исчезла во мраке той ужасной ночи.

Тоскую, словно простолюдинка, по своему прошлому, как будто можно вернуться назад, стереть годы. Все возраст виноват или эта проклятая лихорадка, что столько дней не отпускает меня. Я уже слишком стара, мне почти семьдесят лет.

А ведь никто, включая меня, и представить себе не мог, что я столько проживу. А мне все-таки удалось. Мне исполнится семьдесят всего через несколько месяцев, девятнадцатого апреля. По странному совпадению я родилась в тот самый день и час, когда умер Леонардо да Винчи. Я во Флоренции, а он здесь неподалеку, в Амбуазе. Наши жизни пересеклись. Мне было бы приятно познакомиться с ним, впитать в себя его гений, его познания. Но не суждено было. Судьба всегда сильнее, чем мечты королевы, даже самой могущественной. Леонардо — флорентиец, как и я. Вспоминал ли он наш город на смертном одре, как я его сейчас вспоминаю?

У нас с ним много общего: любовь к искусству, любознательность, страсть к неизвестному, ко всему, что так пугает плебеев и нищих духом, боящихся собственной тени. Нас объединяет и мой свекор, король Франциск I. Это он пригласил нас обоих во Францию. Леонардо он призвал, чтобы тот работал на него, чтобы французский двор мог соперничать с нашими изысканными итальянскими дворами. А меня он пожелал видеть супругой своего сына, чтобы через этот брак воплотить свои мечты о господстве над Италией. Не я сама его интересовала, а союз с моим дядей, Папой Климентом VII. Но тут старик просчитался. Он получил лишь une fille nue, [1]как он сам выразился позже, когда Папа Климент умер прежде, чем он смог начать свою кампанию против Италии. Тогда все его проекты, одобренные первосвященником благодаря этому брачному союзу, пошли прахом.

Все эти люди, что смотрят на меня, похожи на стервятников, ожидающих моего последнего вздоха. Ну почему же мы, королевы, не можем спокойно умереть в одиночестве? Всю жизнь на виду, в окружении чужих людей — любопытных, могущественных и бесполезных, спесивых и самодовольных, готовых следить за каждым твоим движением, если это может принести им хоть малейшую выгоду. Чем ничтожнее они, тем более значительными себе кажутся. Подлецы. Горе нам, королевам. И все-таки, сколь бы высоким ни представлялось наше положение, неизбежно наступает миг, когда и мы должны проследовать путем всех смертных, через последний порог к вечному сну. Пришло ли время соединиться с ушедшими до меня? А мой сын, король? Где мой сын? Нет, должно быть, не пришел еще мой последний час. Его бы предупредили. Без него нельзя. Он мой сын, он король. Его покои прямо над моими, этажом выше.