Елена Троянская - Маргарет Джордж Страница 2

I

«Елена»…

Я услышала это слово, еще не умея говорить, и догадалась, что Елена — это я. Мать всегда шептала мое имя очень тихо — не от нежности, а словно скрывая роковую тайну. Иногда она выдыхала его мне в самое ухо, и от ее горячего дыхания становилось щекотно. Ни в полный голос, ни даже вполголоса мать его не произносила. Вполголоса обращаются к человеку, когда разговаривают с ним с глазу на глаз, в полный голос — когда зовут. Но мать не желала пользоваться этим именем ни в том ни в другом случае.

Она придумала для меня ласковое прозвище — Лебедушка и, называя меня так, каждый раз улыбалась, будто от счастливого воспоминания. Это был наш с ней маленький секрет — при посторонних она меня Лебедушкой не называла.

Подобно тому, как постепенно проступают очертания холмов и лесов из дымки, которая понемногу рассеивается, так и наша жизнь понемногу проступает из пелены ранних воспоминаний. Из клубка спутанных впечатлений раннего детства могу выделить наше пребывание во дворце родителей матери, где она провела детство и юность. Дедушка с бабушкой тогда были живы, но их лица стерлись из памяти. Мы бежали к ним из Спарты, спасаясь от гибели. Отец лишился трона и вел жизнь царя в изгнании, поселившись в семье жены.

Сейчас-то я знаю, что родовой дворец матери находился в Этолии — она была дочерью царя Этолии Фестия. Но тогда я, конечно, понятия не имела ни о географии, ни о городах и названиях. Я понимала одно: наш дворец в Спарте, на вершине горы, открыт для солнца и ветра, в нем много воздуха и света, а в этом — темно и душно, как в сундуке. Он мне совсем не нравился, я очень хотела вернуться в Спарту и спросила маму, когда же наконец мы поедем домой.

— Домой? — переспросила она. — А разве мы не дома?

Ее слова меня обескуражили, и я отрицательно затрясла головой.

— Я здесь родилась, — пояснила мать. — Мой дом здесь, а не в Спарте.

— Зато мой в Спарте! — ответила я.

При мысли о том, что, может, никогда не вернусь в Спарту, я еле сдержала слезы. Мне удалось их остановить в уголках глаз, но дрожащие губы выдали меня.

— Не плачь, девочка! — сказала мать и взяла меня за руку. — Царевна ни перед кем не должна плакать, даже перед собственной матерью!

Наклонившись, она приблизила ко мне свое лицо. Я не любила, когда она так делала: брови сходились над переносицей, узкий овал становился еще длиннее, и в облике появлялось что-то звериное.

— Скоро узнаем, сколько времени суждено нам провести тут. Дельфийский оракул откроет все.

— Что такое «оракул»? — спросила я: так я впервые услышала это слово, которое будет сопровождать меня всю жизнь.

Матушка объяснила, что оракулом называется место, где совершаются предсказания, а также само предсказание. Существуют святилища-оракулы и деревья-оракулы. Самый древний оракул в Греции — Додонский дуб. Его жрицы прислушиваются к шелесту листвы, в котором читают волю Зевса. У Зевса есть еще одно знаменитое святилище — в Олимпии. Там его жрецы отвечают на вопросы, предварительно изучив сожженные внутренности жертвенного животного. Аполлону принадлежит много святилищ-оракулов, но самый главный — в Дельфах. Аполлон убил змея Пифона, сына Земли, который обитал в расщелине на горе. На том месте, возле расщелины, из которой идет дурманящий пар, возвели святилище, куда мы и отправимся. Это первый греческий храм, первый дом, построенный для бога. Священные пчелы Аполлона принесли неведомо откуда восковой образец чертога, окруженного колоннами. По этому образцу выстроили деревянный храм, потом на его месте — каменный. В середине храма лежит большой белый камень — омфала, который отмечает центр земли, или «пуп земли». Вокруг храма выросли разные строения с сокровищами-приношениями, театр, стадион. Но ни стен, ни войска у священного города нет — все соседние государства заключили договор защищать Дельфы.

Наша повозка тряслась и подпрыгивала, с обеих сторон подступал дремучий лес. Как не похоже это все на окрестности Спарты — ту ласково обнимает зеленая долина. Крутые холмы, поросшие кустарником и тощими деревьями, не делали путешествие более приятным. Возле горы, на которой находится Дельфийское святилище, нам пришлось выйти из повозки и карабкаться по неровной тропе, круто уходившей вверх. По обеим сторонам росли высокие тонкие деревья. Своими стволами, словно иглами, они стремились проколоть небо, но тени не отбрасывали. Восхождение было трудным, путь то и дело преграждали валуны.

— Чем труднее дорога, тем радостнее результат! — сказал один из моих братьев, Кастор.

Он был на пять лет старше меня, темноволосый в мать, но в отличие от нее нрава открытого и легкого. Веселый и добрый, он был мне ближе другого брата и старшей сестры. Он и развлекал меня, и всегда был готов защитить как самую младшую в семье.