Чингисхан. Волк равнин - Конн Иггульден Страница 2

— Обыщите трупы, да побыстрее, — приказал Есугэй. — Домой возвращаться поздно. Переночуем под скалами.

Металл и луки были весьма ценной добычей. Их можно продать или взять себе вместо сломанного оружия. Но, если не считать кольчуги, нынешняя добыча была скудной. Это еще раз подтверждало догадку Есугэя: татары, которых они разбили, были просто юными воинами, которые пошли в набег, чтобы снискать славу. Они не намеревались биться насмерть на этой твердой как камень земле. Он поймал брошенную ему окровавленную кольчугу и обернул вокруг передней луки седла. Кольчуга была превосходной и могла защитить от кинжала. Кем же был этот молодой воин, раз владел такой дорогой вещью? Есугэй непрерывно повторял про себя его имя. А потом пожал плечами и решил, что имя убитого уже не имеет значения. Он обменяет свою долю коней на крепкое питье и меха, когда племена сойдутся для торга. Если не считать пробирающего до костей холода, день выдался удачный.

Метель не утихла и на следующее утро. Есугэй и его люди возвращались в улус. [2]Только выделенные на случай нападения караульные ехали налегке, остальные были так нагружены мехами и добычей, что казались совершенно бесформенными и почти целиком покрылись слоем грязного льда и бараньего сала.

Племя выбрало хорошее место для улуса — у подножия каменистого холма, покрытого лишайником. Среди снегов юрты были почти незаметны. Совсем стемнело, лишь тусклый свет за спиной у воинов пробивался сквозь клубящиеся облака снежной пыли. Однако их возвращение заметили глазастые мальчишки, следившие, чтобы под покровом ночи никто не застал племя врасплох. Есугэй возрадовался, услышав звонкие голоса, возвещающие о прибытии воинов.

«Женщины и дети племени вряд ли успеют нас встретить», — подумал он.

Такими холодными ночами женщины просыпаются лишь для того, чтобы поддержать огонь в очагах. А время подниматься настанет часа через два, когда колючий снег выпустит из своих объятий большие сонные жилища из жердей и войлока.

Когда кони подошли ближе, Есугэй услышал крик, поднявшийся из юрты Оэлун подобно серому дыму, и от нетерпеливого ожидания его сердце часто-часто забилось. Смерть всегда ходит так близко к новорожденным! У него уже был сын, еще младенец, но хану надобно столько наследников, сколько сможет вместить его юрта. Есугэй зашептал молитву, прося еще об одном мальчике, о брате первому.

Хан услышал, как высоким резким голосом закричал в юрте ястреб, и спрыгнул с седла. Его кожаные доспехи поскрипывали при каждом шаге. Он едва заметил, как подхватил поводья закутанный в меха слуга, всегда стоящий наготове. Есугэй распахнул деревянную дверь и вошел в юрту. Снег на доспехах мгновенно растаял от жары и стек вниз, оставив на полу лужицы.

— Ха! Вон пошли! — смеясь, отогнал Есугэй двух своих псов, в безумной радости прыгавших вокруг и норовивших лизнуть его в лицо.

Ястреб закричал, приветствуя хозяина. Но тот, конечно, понимал, что птица не так уж привязана к нему, скорее ей хочется незамедлительно отправиться на охоту. Старший сын, Бектер, ползал в уголку голышом, играя твердыми катышками грута. Все это Есугэй заметил, не отрывая взгляда от женщины, лежавшей на мехах. Оэлун раскраснелась от жара очага, а глаза ее сияли в золотистом свете лампы. Красивое счастливое лицо блестело от пота. Она вытерла рукой лоб, оставив на нем пятнышко крови. Рядом возилась повитуха со свертком. По улыбке Оэлун Есугэй понял, что у него родился еще один наследник.

— Дай его мне, — потребовал Есугэй, шагнув вперед.

Повитуха попятилась, раздраженно поджав сморщенные губы.

— Ты раздавишь его своими лапищами. Пусть поест материнского молока. Потом, когда окрепнет, возьмешь на руки.

Однако Есугэй не мог удержаться. Вытянув шею, он смотрел на новорожденного. Навис над сыном, словно туча, в своих мехах. Повитуха положила ребенка и стала вытирать тряпками маленькие ручки и ножки. Младенец отчаянно завопил. А Есугэю показалось, что этим криком сын приветствует отца.

— Он узнал меня, — с гордостью произнес хан.

— Он еще слишком мал, — фыркнула повитуха.

Есугэй не ответил. Он с улыбкой глядел на краснолицего младенца, но вдруг его лицо перекосилось от злобы, и он грубо схватил старуху за плечо.

— Что у него в руке? — прошипел он.

Повитуха собиралась как раз вытирать маленькие пальчики. Под яростным взглядом Есугэя она осторожно разжала младенческий кулачок, открыв сгусток крови величиной с глаз. Черный комок вздрагивал от малейшего движения и маслянисто блестел. Оэлун приподнялась, чтобы увидеть, что так привлекло внимание Есугэя. Заметив черный сгусток, она застонала.

— У него в правой руке кровь, — прошептала она. — Всю жизнь он будет ходить со смертью рука об руку.

Резко втянув воздух, Есугэй пожалел, что жена не промолчала. Неосмотрительно привлекать внимание злой судьбы к только что родившемуся. Некоторое время он сидел молча, погруженный в размышления. Повитуха продолжала суетиться, вытирать и кутать младенца. Сгусток крови поблескивал на тряпках. Есугэй взял его, и комок задрожал на его ладони.

— Он родился со смертью в правой руке, Оэлун. Так и должно быть. Он сын хана, и смерть — его верный спутник. Он станет великим воином.

Младенца наконец отдали его измученной матери. И Есугэй наблюдал, как жадно малыш схватил сосок, лишь только его вложили ему в ротик. Оэлун, поморщившись, прикусила губу. А хан все никак не мог успокоиться.

— Брось кости, матушка, — обратился он к повитухе. — Посмотрим, добро или зло принесет Волкам этот сгусток крови.

Взгляд его был холоден, и не стоило никому объяснять, что от этого гадания зависит жизнь младенца. Есугэй был ханом и не мог проявлять слабость. Только силы, только холодного разума ожидало от него племя. Он и хотел бы надеяться, что его слова отвратили зависть Отца-неба, однако страшился, что пророчество Оэлун все же исполнится.

Повивальная бабка потупилась. Она понимала, что в таинство появления наследника на свет вторглось что-то чужое и страшное. Порылась в лежавшем у очага мешочке с бараньими бабками, [3]раскрашенными мальчиками племени в красный и зеленый цвета. Такие бабки раскидывают по любому поводу. И по тому, как они ложатся, дают имена коням, коровам, овцам или якам. Старики же знали, что если их бросить в нужное время и в нужном месте, то они откроют очень многое. Повитуха подняла было руку, чтобы кинуть их, но Есугэй внезапно удержал ее. Она даже поморщилась — с такой силой он схватил ее.

— Он моя кровь, мой маленький воин. Дай их мне, — велел он и забрал у старухи четыре кости.

Она не противилась, оцепеневшая от жуткого выражения на его лице. Даже псы и ястреб замерли. Есугэй бросил кости, и повитуха ахнула, увидев, что выпало.