Подарок крестного - Марина Александрова Страница 2

Горестны были раздумья Василия, и странно было оказаться ему, как нищему какому, в такой глуши, на самой окраине славного стольного града – без возка, без слуг, в плохой одежонке, которая вовсе не защищала от пронизывающего холода. Да не столь холод мучил, сколько оскорбленная гордость – вот ведь и род древний, и в Думу боярскую допущен – помогать правительнице управляться с обширным государством, а замерзает в чистом поле, как пес бродячий!

Василий понимал, что пройдет еще совсем немного времени, и он обессилено опустится прямо в снег, а еще через некоторое время все тело его оцепенеет и он погрузится в вечный, беспробудный сон. На следующий день, а быть может, если вьюга не утихнет, только весной его найдут и, приняв за нищего, похоронят без имени, без почестей на бедном кладбище за городом.

Глупо, ох глупо так умирать! Дело Божье, конечно, грех роптать. Да и возраст уж… Не молоденький, чтоб зубами за жизнь цепляться. А все же – как хочется пожить еще! Или уж хоть бы не подлой такой смертью умереть, а в своей постели, при священнике, под образами…

Прошло еще некоторое время, и Василий укрепился в мысли, что если он вскорости не найдет прибежища, не миновать ему безвременной кончины. Темнота сгущалось. Вокруг теснились малые утлые хибарки, и ни в одной из них не горел свет. Казалось, что все люди вымерли, и дома эти покинуты давным-давно. Победив в себе брезгливость и гордость, Василий постучался в ближайшую калитку и стал ждать. Однако никто не спешил выйти во двор и полюбопытствовать, кто пожаловал на ночь глядя.

Василий повторил свою попытку достучаться до хозяев, но она оказалась столь же тщетной, что и предыдущая. Боярин отошел от забора и начал вглядываться в заснеженную темноту улочки. Он чуть не вскрикнул от радости, когда в нескольких шагах от себя заметил тусклую светящуюся точку. Это, без сомнения, светилось крошечное окошко одного из домишек.

Не разбирая дороги и то и дело проваливаясь по колено в снег, Василий заспешил к хибарке, в которой, без всякого сомнения, был кто-то живой.

Он что есть силы заколотил в покосившуюся дверь, понимая, что если ему не отворят, то более надеяться не на что. Грохотал кулаками, а сам думал, что никто в такое страшное время не откроет дверь прохожему человеку. Перевелись на Руси такие глупцы. Значит, придется с жизнью проститься.

Такие грустные размышления Василия были прерваны топотом ног с той стороны двери. Через мгновение она скрипнула и отворилась. В маленьких сенях было почти так же темно, как и на улице, но Василий все же смог рассмотреть, что перед ним стоит мужчина.

– Кто здесь? – выкрикнул хозяин дома в ночную темень.

Василий хотел было сказать, кто он есть на самом деле, но внезапно подумал, что незадачливый хозяин может просто испугаться и захлопнуть дверь или же принять Василия за умалишенного и опять же не пустить в дом.

– Помоги, добрый человек! – воскликнул Василий. – Не дай погибнуть бедному страннику!

– Чем же я помогу тебе? – подозрительно спросил голос из темноты.

– Пусти ты меня на ночлег, не дай погибнуть душе христианской! – взмолился Василий.

– Пустил бы я тебя, мил человек, да не в пору ты пришел, – ответствовал голос. – Попросись на ночлег в соседний дом, сделай милость!

– Уж просился я, – почти заплакал Василий, – да люди здесь живущие, либо умерли все, либо спят сном воистину непробудным. Никто не отворил мне двери. Пусти, добрый человек! Я не стану тебе обузой и с рассветом уйду.

– Жаль мне тебя, путник. Слышу по речам – не злой ты человек, не обидишь нас, грешных. Да видишь ты – женка моя надумала рожать. Какой тебе будет ночлег?

У Василия уж зуб на зуб не попадал.

– Не займу я много места, внимания не потребую, да пищи не попрошу! – начал заверять он невидимого хозяина. – Приткнусь где-нибудь в уголку и, лишь только небо засереет, покину твой кров. А за доброту твою, если к утру жена твоя опростается, стану новорожденному крестным!

– Крестным, говоришь? – задумчиво повторил мужик. – Вот это дело! Бедны мы, сам видишь. Кто к нам крестным пойдет? Входи, добрый человек… Тесно у нас, конечно, да дух тяжелый…

С этими словами мужик распахнул дверь и впустил нежданного гостя.

В маленькой горенке, половину которой занимала жарко натопленная печь, дурно пахло. Но после тяжких испытаний этот приют показался боярину раем.

– Ты, вот что, полезай на печь, – тихонько пробормотал мужик, не давая Василию оглядеться. – Ежели устал, так заснешь, а то вишь, что делается…

Василий залез на печь. Там было нестерпимо душно, кисло пахло дублеными шкурами и мышами. Оглядевшись, Василий понял, в чем дело. Лежанка была застлана старым засаленным тулупом, а мыши, очевидно, в голодное время охотно глодали его. Преодолев брезгливость, Василий улегся поудобнее и выглянул в горницу.

Слабо теплилась лучина, и при неверном ее свете гость разглядел нищий приют, куда занесла его судьба. Небогато живет добрый хозяин, что и говорить! Всего-то и скарба – стол да лавки по стенам, заваленные негодящей рухлядью. На одной из скамеек смутно виднеется распростертая в полумраке женщина. Над ней суетится сгорбленная, жалкая фигура – видать, старушонка-помощница.

Тошно было смотреть на такое мужичье хозяйство, да и тяжелая усталость навалилась на веки, и он заснул.

Однако долго спать ему не пришлось. Посреди ночи рожающая баба начала громко стонать. Постепенно стоны переросли в душераздирающие крики и, когда Василий был уже готов соскочить с печи и бежать куда глаза глядят, лишь бы не слышать жутких завываний, душный сумрак каморки прорезал детский крик.

Услышав плач новорожденного, мужик, хозяин дома, до сих пор сидевший на лавке в каком-то странном оцепенении, подскочил, как ужаленный, и кинулся к жене.

– Кто? – воскликнул он, протягивая к бабке, обтирающей младенца, заскорузлые руки.

– Мальчик, – скрипучим голосом поведала старуха.

– Сын! У меня сын родился! – вскричал мужик.

«Надо же! – думал про себя Василий. – Если так рассудить, то нищему-то этому мужику убиваться надо: как ни верти, а еще один рот теперь кормить. А он знай себе радуется!

Воистину дивны твои дела, Господи!» С этою мыслью Василий заснул и проснулся, когда тусклый свет зимнего утра осветил каморку, пробиваясь через муть затянутого бычьим пузырем окна.

Роженица мирно спала на лавке, у груди ее лежал туго запеленатый краснолицый младенец. Хозяин прикорнул на второй из имевшихся в лачуге лавке. Шаги Василия разбудили его, он сел, протирая покрасневшие от недосыпа глаза. Оказалось, что это молодой еще совсем мужик, светловолосый и сероглазый. Тяготы жизни, однако, наложили уже свой скорбный отпечаток на его внешность – ссутуленные плечи, изможденное лицо с ввалившимися щеками, тело – словно из одних жил, ни капли мяса на костях.

– А-а-а, странник, проснулся уже? – протянул мужик, потягиваясь. – Ты только уходить-то не спеши! О своем обещании вчерашнем помнишь ли?