Песнь о Трое - Колин Маккалоу Страница 2

Вначале отец оставил слова Калханта и предсказание оракула без внимания. Осенью он снова приказал дворцовой страже убить чудовище. Но царь недооценил страх, который внушают простому человеку боги: даже под угрозой казни стражники отказались выполнить приказ. Сдерживая ярость, царь сообщил Калханту, что не будет посылать троянское золото в Дарданийский Лирнесс — пусть жрецы предложат другой выкуп. Калхант снова обратился к оракулу, который прямо заявил, что это возможно. Если каждую весну и осень шесть девственниц, выбранных по жребию, будут прикованы на пастбище на съедение льву, Посейдон будет удовлетворен — на какое-то время.

Естественно, царь предпочел отдавать богу девственниц вместо золота, и новый план привели в исполнение. Он никогда по-настоящему не доверял жрецам, и не потому, что был святотатцем, — он отдавал богам сполна то, что, как он полагал, им причиталось, — а потому, что ненавидел терять деньги. Поэтому каждую весну и осень всех дев, достигших пятнадцатилетнего возраста, закутывали с головы до ног в белый саван, чтобы их нельзя было узнать, и выстраивали на внутреннем дворе Посейдона, воздвигателя стен, где жрецы выбирали в жертву шесть безымянных белых коконов.

Уловка сработала. Дважды в год лев проходил по тропе, убивал дрожащих, закованных в цепи дев и оставлял лошадей нетронутыми. Ничтожная плата за спасенную гордость царя Лаомедонта и сохранение дела, приносящего ему прибыль.

Четыре дня назад шесть дев были выбраны для осеннего жертвоприношения. Пятеро из них были из города, шестая же — из внутренней крепости, из дворцовых палат. Любимое дитя моего отца, его дочь Гесиона. Когда Калхант принес нам эту новость, сначала отец не поверил.

— Неужели ты оказался таким идиотом, чтобы не поставить на ее саване метку? — спросил он. — С моей дочерью обошлись так же, как с остальными?

— На то воля бога, — спокойно ответил Калхант.

— Бог не желает, чтобы моя дочь была выбрана в жертву! Он хочет получить шесть девственниц, только и всего! Поэтому, Калхант, выбери другую.

— Не могу, царь.

Калхант стоял на своем. Выбор был сделан божественной рукой, а значит, именно Гесиону нужно принести в жертву, и никого другого.

Хотя никто из придворных не был свидетелем их напряженной и гневной беседы, слух о ней разнесся по всей внутренней крепости, достиг каждого ее уголка. Лизоблюды вроде Антенора во весь голос осуждали жреца, в то время как царские дети, включая меня, его наследника, думали, что наконец-то отцу придется смириться и вернуть Посейдону ежегодную дань в сто талантов.

На следующий день царь созвал совет. Конечно же, я был там — наследник должен слышать все решения царя из его собственных уст.

Он держался спокойно и невозмутимо. Царь Лаомедонт был очень маленького роста, его молодость давно миновала, и теперь в длинных волосах царя просвечивало серебро. Его одеяние было украшено золотом. Только голос его всегда нас удивлял, настолько он был глубок, благороден, мелодичен и силен.

— Моя дочь Гесиона, — обратился он к собравшимся перед ним сыновьям, двоюродным братьям и прочим родственникам, — согласилась принести себя в жертву. Этого требует от нее бог.

Возможно, Антенор и догадывался, что скажет царь, но мы с моими младшими братьями — нет.

— Господин! — воскликнул я, не в силах сдержаться. — Вы не позволите! В тяжкие времена царь может принести себя в жертву ради народа, но его девственные дочери принадлежат Артемиде, а не Посейдону!

Не по нраву ему пришлось, что старший сын порицает его перед придворными; он поджал губы и выпятил грудь.

— Моя дочь была выбрана, Подарк Приам! Выбрана Посейдоном!

— Посейдону было бы больше по нраву получать сто талантов золота для Лирнесского храма, — процедил я сквозь зубы.

В эту минуту я увидел ухмылку Антенора. Он обожал слушать, как царь ссорится со своим наследником.

— Я отказываюсь, — заявил царь Лаомедонт, — платить добытое тяжким трудом золото богу, который построил западную стену недостаточно прочной для им же посланного землетрясения!

— Ты не пошлешь Гесиону на смерть, отец!

— Не я посылаю ее на смерть. Это Посейдон!

Жрец Калхант дернулся, но тотчас снова замер.

— Смертному вроде тебя, — сказал я, — не должно винить богов в своих собственных ошибках.

— Ты хочешь сказать, я делаю ошибки?

— Все смертные делают, даже царь Троады.

— Убирайся вон, Подарк Приам! Вон отсюда! Кто знает? Может, на будущий год Посейдон попросит в жертву наследников трона!

Антенор продолжал улыбаться. Я повернулся и вышел из комнаты — искать успокоения у города и ветра.

Холодный, влажный ветер с дальних вершин Иды остудил мой гнев, пока я шагал вдоль украшенной флагами террасы, расположенной снаружи тронного зала, и пересчитывал ногами ступеньки — все двести, — ведущие на самую вершину внутренней крепости. Там, высоко над равниной, я обхватил руками обтесанные людьми камни: внутреннюю крепость построили не боги — это сделал Дардан. Что-то проникло в меня из этих вытесанных в аккуратные кубы костей матери Земли, и в тот момент я почувствовал власть, которую несет в себе царский титул. Сколько еще лет должно пройти, прежде чем я получу золотую тиару и сяду на трон из слоновой кости — трон Трои? Сыновья Дардана жили очень долго, а Лаомедонту еще не исполнилось и семидесяти.

Я долго наблюдал, как подо мной, в городе, снуют туда-сюда люди, потом перевел взгляд вдаль, к зеленым равнинам, где драгоценные кони царя Лаомедонта вытягивали длинные шеи, толкаясь и выхватывая друг у друга траву. Но зрелище это лишь разбередило рану. Я обратил взор на запад, где лежал остров Тенед; над портовой деревушкой у Сигейского мыса клубился черный дым от горящих для обогрева жаровен. Дальше к северу синие воды Геллеспонта притворялись небом; серел изгиб песчаной косы между устьями Скамандра и Симоиса — рек, которые орошали Троаду, питая урожаи пшеницы и ячменя, колосящиеся на ветру, шепчущем свою вечную песню.

В конце концов ветер прогнал меня с парапета в огромный внутренний двор, расстилавшийся перед входом в дворцовые покои, и там я ждал, пока мальчик-слуга приведет колесницу.

— Вниз, в город, — сказал я вознице. — Дай лошадям волю, пусть сами бегут.

Главная дорога спускалась от внутренней крепости и примыкала к извилистой аллее, которая опоясывала изнутри городские стены. Стены, построенные Посейдоном. На перекрестке этих двух дорог стояли одни из трех ворот Трои, Скейские. Я не помню, чтобы они когда-нибудь закрывались; говорят, это случалось только во время войн, но нет на свете такого народа, который мог бы пойти войной на Трою.

Высота Скейских ворот — двадцать локтей, и сделаны они из огромных бревен, скрепленных вместе бронзовыми гвоздями и пластинами. Они были слишком тяжелыми, чтобы висеть на петлях, даже самых больших из тех, которые способен выковать человек. Вместо этого они открывались по принципу, изобретенному, как говорят, Лучником Аполлоном, когда тот грелся на солнце, созерцая тяжкий труд Посейдона. Низ цельного полотнища ворот покоился на огромном круглом валуне, положенном в глубокую изогнутую канаву и опутанном массивными бронзовыми цепями. Если ворота нужно было закрыть, стадо из тридцати быков впрягалось в цепи и валун локоть за локтем полз по дну канавы.