История чтения - Альберто Мангель Страница 2

Все они – читатели; их жесты, позы, а также наслаждение и власть, которые приносит им чтение, объединяют их со мной.

Я не одинок.

Впервые я обнаружил, что могу читать, в четыре года. Много, много раз я видел буквы, которые, как я знал (потому что мне так говорили), складывались в названия картинок. Мальчик, нарисованный толстыми черными линиями, одетый в красные шорты и зеленую рубашку (из этой же материи были вырезаны все прочие изображения в книжке – собаки, кошки, деревья и тощие высокие матери), в то же время был тремя черными значками, расположенными под картинкой, как будто его фигура воплотилась в них: рука и торс в букве «b»; круглая голова в букве «o» и безвольные скрещенные ноги в «y». Я нарисовал на круглом лице глаза и улыбку и закрасил пустой кружочек тела. Но было и кое-что еще: я знал, что значки не только служат зеркальным отражением мальчика, они могут точно сказать, что именно мальчик делает. Мальчик бежит, – утверждали значки. Он не прыгает, как я мог бы подумать, не застыл на месте и не играет в игру, правил которой я не знал. Мальчик бежит.

И все же колдовство не было таким захватывающим, пока его совершал для меня кто-то другой. Другой читатель – наверное, моя няня – объяснил мне значение букв, и теперь, каждый раз, когда я видел изображение этого удивительного мальчика, я знал, что означают значки под ним. Это было приятно, но быстро приелось. Эффект неожиданности пропал.

А потом в один прекрасный день из окна машины (цель той поездки давно забыта) я увидел на дороге вывеску. Вряд ли я долго смотрел на нее; скорее всего, машина остановилась на мгновение или просто замедлила ход, и все-таки я успел разглядеть большие светящиеся буквы, такие же как те, что были в моей книге, но в сочетании, которого я никогда раньше не видел. И тогда я вдруг понял, что они означают; я услышал их у себя в голове, из черных линий на белом фоне они превратились в надежную, звонкую, очевидную реальность. Я сам сделал это. Никто не помогал мне совершать чудо. Мы с буквами вели молчаливый, полный уважения диалог. Я сумел обратить простые линии в живую реальность и стал всемогущим. Я научился читать.

Конечно, я уже не помню, что за слово было на той далекой вывеске (припоминаю лишь, что там было несколько «а»), но восхищение от понимания того, на что раньше я мог только смотреть, живо и сегодня. У меня словно появилось совершенно новое чувство: теперь мир состоял не только из вещей, которые мои глаза могли увидеть, уши услышать, язык попробовать, нос почуять, пальцы осязать. Было и то, что я всем своим существом мог расшифровать, перевести, озвучить, прочесть.

Читателей, в семью которых я вошел, сам того не зная (нам всегда кажется, что мы одиноки в наших открытиях и весь переживаемый нами опыт, от рождения до смерти, пугающе уникален), объединяет общее для всех нас искусство. Чтение букв на странице – лишь одна из его граней. Астроном, читающий древнюю карту звездного неба, которое сейчас выглядит совсем по-другому; японский архитектор, читающий землю, на которой будет выстроен дом, чтобы оградить его от злых сил; зоолог, читающий следы животных в лесу; игрок в карты, читающий мимику своего партнера, прежде чем сделать победный ход; танцор, читающий указания хореографа, и публика, читающая движения танцора; ткачиха, читающая сложный узор будущего ковра; органист, читающий записанную на страничке музыку; мать, читающая лицо ребенка в поисках радости, испуга или любопытства; китайский предсказатель, читающий древние знаки на панцире черепахи; любовник, читающий в ночи под простыней тело возлюбленной; психиатр, помогающий пациентам читать их собственные пугающие сны; гавайский рыбак, читающий океанские течения, опустив руку в воду; фермер, читающий погоду в небесах, – все они владеют одним и тем же искусством толкования знаков. Некоторые из этих знаков были созданы для определенной цели другими человеческими существами (например, ноты или дорожные знаки) – или богами – как панцирь черепахи или ночное небо. Другие случайны. Но так или иначе именно читатель понимает их значение; читатель находит в неком объекте, месте или событии материал для чтения; читатель сообщает значение системе знаков и впоследствии дешифрует ее. Мы все читаем себя и мир вокруг в надежде понять, кто мы такие и где находимся. Мы читаем, чтобы понять или хотя бы начать понимать. У нас просто не остается другого выхода. Чтение необходимо человеку почти так же, как дыхание.

Я научился писать гораздо позже, когда мне исполнилось семь. И вполне мог бы прожить без письма. А вот без чтения – нет. Чтение, как я обнаружил, появляется раньше письма. Общество способно существовать – а многие и существуют – без письма ^[4], но ни одно общество не сумело бы выжить без чтения. По мнению этнолога Филиппа Десколы ^[5], общества, не имеющие письменности, обладают линейным чувством времени, в то время как в обществах, называемых грамотными, время как бы накапливается; и тот и другой тип общества существуют в разных, но одинаково сложных временах, читая множество знаков, которые предлагает им мир. И даже там, где письменность существовала, чтение предшествовало письму; будущий писец сначала должен был научиться распознавать и расшифровывать систему знаков, принятую в обществе, и лишь потом мог воспользоваться ею для письма. В наиболее образованных обществах – исламских, христианских, иудейских, у древних майя, в буддистских странах – чтение является первым шагом на пути к социализации; умение читать стало моим пропуском в мир взрослых.

После того как я научился складывать из букв слова, я стал читать всё: книги, записки, рекламные объявления, трамвайные билеты, выброшенные на помойку письма, пожелтевшие газеты, найденные под скамейкой в парке, граффити, обложки журналов, которые читали другие пассажиры автобуса.

Я отлично понимал, почему в своей жажде чтения Сервантес читал «даже обрывки бумаги, валявшиеся на улице» ^[6]. Это благоговение перед книгой (на пергаменте, на бумаге или на экране) можно назвать краеугольным камнем образованного общества. Ислам пошел еще дальше: Коран – не только одно из творений Божьих, но и один из атрибутов Бога, такой же как вездесущесть или сострадание.

Благодаря книгам ко мне приходил опыт. Когда впоследствии в жизни я сталкивался с событиями, обстоятельствами или персонажами, похожими на что-то, мною прочитанное, обычно это сопровождалось слегка неожиданным, но несколько разочаровывающим ощущением дежавю. Я чувствовал, что уже переживал происходящее в чужих словах, и давал этому имя. В одном из самых ранних еврейских философских текстов, написанном приблизительно в VI веке – Сефер Йецира – утверждается, что Бог создал мир тридцатью двумя путями мудрости. Эти пути мудрости – десять сфирот, или цифр, и двадцать две буквы ^[7]. Из сфирот были созданы все абстрактные понятия, а из двадцати двух букв – все истинно существующее в трех сферах космоса: мире, времени и человеческом теле. Вселенная, по иудейско-христианской традиции, представляет собой рукописную книгу, состоящую из букв и цифр. Ключ к пониманию Вселенной лежит в способности читать эти буквы и цифры и составлять новые комбинации, давая жизнь некой части этого колоссального текста, в подражание нашему Создателю. (Согласно легенде IV века, ученые-талмудисты Ханина и Хошайя однажды целую неделю изучали Сефер Йециру и в конце концов, найдя нужную комбинацию букв, создали трехлетнюю телку, которую впоследствии съели на обед.)