Танцы со смертью: Жить и умирать в доме милосердия - Берт Кейзер Страница 2

Вместе с автором переходишь от больного к больному, в рутине повседневной жизни больницы, вместе с автором оплакиваешь смерть этого мужчины, этой женщины, и каждая смерть становится твоей собственной невосполнимой утратой.

Не сразу, не с первых страниц, но в какой-то момент чтения тебя вдруг пронзает мысль, что ты, в сущности, сопутствуешь современному Данте, которого направляет его неизменный Вожатый, его Вергилий, в данном случае – Смерть. Медсестра Мике, словно Беатриче, – нянька, по словам Мандельштама ^[2], – верная помощница и опора Врача, неразлучно находится рядом с ним. И когда, почти дойдя до середины книги, встречаешь прямое упоминание: надпись на вратах Дантова Ада, – это только подтверждает твою догадку.

Антон рассказывает о происшедшем, прошедшем. Пациенты его уже мертвы. Исключая, в сущности, второстепенных персонажей, необходимых для оркестровки повествования, он единственный живой в этом царстве теней. Но драматизм происходящего в том, что только ты знаешь об этом; сами они, переживая – кто-то, в какие-то мгновения, рай, кто-то – чистилище и все они – ад земного страдания, еще не знают, что для Автора и для нас они – тени, неподвластные времени.

Первое издание книги вышло в 1994 году. Автору было тогда 47 лет, что при нынешней продолжительности земной жизни не слишком далеко отстоит от ее половины. В книге Берта Кейзера действительно можно видеть своего рода постмодернистскую вариацию Божественной комедии. Людские судьбы обрамлены многослойной сетью исторических ссылок, отголосков бытовых событий, зарисовок природы, литературных аллюзий. Язвительный сарказм и щемящий лиризм; юмор, горькая ирония и раблезианское зубоскальство в пределах «материально-телесного низа»; отвлеченное философствование и фрагменты из прозы и поэзии разных эпох и культур («цитатная оргия», вспоминая слова Мандельштама из Разговора о Данте) – делают книгу своего рода энциклопедией современной культуры.

Это нелегкое чтение. Оно требует работы и ума и сердца. Но ведь, в сущности, книги пишутся не для читателей. Как всякое произведение искусства, книгу, хорошую книгу, Автор пишет для самого себя – с тайной целью: побудить читающего отождествить и себя с автором. В неистребимой жажде бессмертия автор ищет в читателе самого себя. Но и читатель ищет себя в авторе. Только такой читатель, зритель, слушатель уврачует душевную рану, спасет и Автора и себя от бесчеловечного, убийственного одиночества.

Дом милосердия, больница, в которой находишься с первой до последней страницы книги, носит название Де Лифдеберг (нидерл. de Liefdeberg, гора любви). Это микрокосм, драматически концентрирующий проблемы нашего времени. De Liefdeberg перекликается c Der Zauberberg. Волшебная гора – так называется вышедший в 1924 году знаменитый роман Томаса Манна. В туберкулезном санатории близ Давоса скрещиваются судьбы людей в атмосфере близости смерти, на фоне апатии в преддверии Первой мировой войны, которую никакое волшебство не в силах было предотвратить. Дом милосердия Берта Кейзера уже одним своим названием указывает путь надежды: любовь.

Каждый из нас умрет. Момент смерти – момент абсолютного одиночества. И бесспорная ценность этой книги – показать, что сострадание, душевная поддержка даже смерть делают частью жизни. Возможность этого становится на страницах книги темой мысленной дискуссии с одним из наиболее противоречивых философов ХХ века, Людвигом Виттгенштайном (Берт Кейзер посвятил ему одно из своих сочинений). В этой книге о смерти Берт Кейзер проходит от одной станции к другой по Via Dolorosa не только своих пациентов – по ней рано или поздно пройдет каждый из нас. Увлекая нас за собою, он странствует от античности до нашего времени по необъятному пространству культуры, с ее писателями, философами и поэтами, изобразительным искусством и музыкой. Не все эти аллюзии и ссылки полностью совпадают с нашим ареалом культуры. Указываемые в примечаниях ссылки на мало или совсем неизвестные артефакты помогут интересующимся читателям познакомиться с ними, воспользовавшись Интернетом.

Остается добавить, что эта трагикомическая книга о нашем невыносимом прекрасном мире, о происходящей на земле и для кого-то продолжающейся на небесах круговерти жизни и смерти ^[3] вполне заслуживала бы названия Божественная комедия – если бы оно уже не принадлежало другому сочинению, без которого настоящая книга никогда не была бы написана.

Упоминая о человеке, который смертельно боялся умереть в одиночестве – а умер от сердечного приступа на семейном празднике, книга завершается фразой: «Ах, может быть, он никогда не чувствовал себя более одиноким, как в те последние минуты, среди стольких людей». Не оставлять человека одного, и прежде всего при встрече со Смертью, – вот, собственно, пронзительное послание и смысл этого повествования.

* * *

Приношу глубокую благодарность доктору Сибрену Бринку, без которого я не пробрался бы сквозь чащу нидерландских бытовых и словесных реалий; Рут Фокерман, от которой я получил немало ценных советов; сыну Владимиру, врачу, помогавшему разбираться в дебрях медицинской тематики; дочери Глаше за деятельную и умную помощь в странствиях по бесчисленным закоулкам русской словесности и жене Валентине, чья любовь и забота не покидали меня на протяжении всей этой книги.

Нидерландские фамилии (Jaarsma, De Gooyer и др.), а также такие, как Beckett, Gittings, Wittgenstein даются в форме, наиболее точно воспроизводящей их оригинальное написание и произношение.

Дмитрий Сильвестров