Я – Элтон Джон. Вечеринка длиной в жизнь - Элтон Джон Страница 2

Потом разразилась катастрофа: Джон выпустил сингл, который стал хитом. Очевидно, в таком случае следует радоваться, но Let the Heartaches Begin была сладенькой, весьма посредственной балладой в духе «Выбора домохозяек» ^[17]. Ничего похожего на ту музыку, которую должен создавать звезда блюза Долговязый Джон. Новый хит неделями занимал первые строчки чартов, и его постоянно крутили на радио. Я мог бы сказать, что понятия не имею, почему Джон так поступил. Но на самом деле я знаю причину и нисколько его не осуждаю: он вкалывал на музыкальном поприще долгие годы, и лишь теперь ему удалось заработать хоть какие-то деньги. Блюзовые подвалы перестали нас приглашать, и мы начали играть в «клубах для ужина», где платили больше. Иногда отыгрывали по две программы за вечер. И никого здесь не интересовали ни роль Джона в развитии британского блюза, ни его виртуозное мастерство игры на двенадцатиструнной гитаре. Народ просто приходил попялиться на человека, которого показывают по телевизору. Временами у меня возникало ощущение, что публику вообще не волнует музыка как таковая. В некоторых клубах, если мы играли дольше отпущенного, администрация просто опускала занавес посреди песни. Но был и плюс: здешним зрителям «Молотилка» нравилась куда больше, чем «модам».

С балладой Let the Heartaches Begin имелась проблема: «Блюзология» не могла ее играть. Я не имею в виду «не хотела». Мы не могли играть в буквальном смысле слова. Предполагалось, что в исполнении участвуют оркестр и женский хор – звучание в духе Мантовани ^[18]. Мы же, ритм-энд-блюз-команда из восьми музыкантов, включая духовиков, воспроизвести такой звук никак не могли.

Тогда Джон решил записать минусовку на пленку. И вот наступил великий момент. Он втащил огромный магнитофон «Ревокс» на сцену, нажал кнопку и запел под записанное заранее сопровождение. Нам же оставалось тупо стоять и ничего не делать – в кафтанах, с колокольчиками на шее, пока публика поглощала жареную курицу и картошку. В общем, мука мученическая.

Единственным развлечением во время этого «живого» выступления было то, что, где бы Джон ни заводил свою балладу, женщины начинали визжать от восторга. Переполняемые страстью, они забывали про курицу с картошкой, бросались к сцене и хватались за шнур микрофона в надежде подтащить Джона к себе поближе. Уверен, с Томом Джонсом они проделывали то же самое каждый вечер, и ему это наверняка льстило, но Долговязый Джон Болдри был из другого теста. Вместо того чтобы наслаждаться любовью поклонниц, он приходил в дикую ярость, переставал петь и угрожающе кричал: «Если вы сломаете мне микрофон, заплатите пятьдесят фунтов!» Однажды вечером дамы проигнорировали его предупреждение и продолжили упорно тянуть шнур на себя. Рука Джона взметнулась, и ужасный грохот раздался из динамиков. Холодея, я осознал, что Джон, похоже, врезал похотливой фанатке микрофоном по голове. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю: чудо, что его тогда не арестовали и не предъявили иск за нападение на зрительницу. С тех пор главным развлечением нашей группы во время исполнения баллады стали размышления на тему того, стукнет Джон очередную оголтелую поклонницу микрофоном по голове или нет.

Именно эта песня звучала в Южном Шилдсе, когда на меня сошло озарение. С самого детства я мечтал стать музыкантом. Мечта принимала разные формы: иногда я представлял себя Литл Ричардом ^[19], иногда Джерри Ли Льюисом ^[20], иногда Рэем Чарльзом ^[21]. Но ни разу не воображал, что буду стоять на сцене «клуба для ужинов» в пригороде Ньюкасла, даже не прикасаясь к электрооргану «Вокс Континентал», пока Джон распевает свой хит под фанеру или в ярости требует у прекрасной половины публики пятьдесят фунтов за микрофон.

Но вот я стою здесь и ничего не делаю. Как бы я ни любил Джона, мне стало ясно: надо двигаться дальше.

Другое дело, что я не особо представлял, куда двигаться. Сам не знал, чем хочу заниматься, а главное – на что способен. Да, я играл на клавишных и пел, но на поп-звезду явно не тянул. Во-первых, выглядел неподходяще, о чем свидетельствовал нелепый вид в кафтане. Во-вторых, меня звали Редж Дуайт. Ну никак не звездное имя. «А сегодня в программе «Вершина популярности» новый сингл… Реджа Дуайта!» Нет, невозможно. У других участников «Блюзологии» имена и фамилии были вполне себе звучные: Стюарт Браун, Пит Гевин, Элтон Дин. Элтон Дин! Даже имя саксофониста больше подходит для поп-звезды, а ведь у него нет ни малейшего желания становиться таковой: Дин занимался серьезным джазом, а в «Блюзологии» просто убивал время, поджидая, пока на горизонте замаячит возможность присоединиться к какому-нибудь независимому квинтету, играющему джазовые импровизации.

Конечно, можно поменять имя, но смысл? Не только я сам считал, что не тяну на поп-звезду, такой приговор мне вынесли профессионалы. Несколько месяцев назад я ходил на прослушивание в «Либерти Рекордз» ^[22]. Компания разместила рекламу в газете «Мьюзикал Экспресс»: «Либерти Рекордз» ищет таланты!» Как выяснилось, мой талант их не устроил. Я встретился с парнем по имени Рэй Уильямс, поиграл для него, даже записал пару песен в их маленькой студии. Рэй решил, что у меня есть потенциал, но все остальные в «Либерти» думали иначе: «Большое спасибо, но нет».

Вот такие дела.

И все же один вариант имелся. Во время прослушивания в «Либерти» я сказал Рэю, что мог бы писать песни – по крайней мере, наполовину… то есть сочинять музыку, но не тексты. Я пробовал вымучивать стихотворные строки для «Блюзологии» и до сих пор обливаюсь холодным потом, когда они приходят мне на ум: «Мы будем вместе, да-да-да, клянусь, за это все отдам». Рэй, будто припомнив что-то в последний момент – или, возможно, в качестве утешительного приза, – протянул мне конверт. Какой-то парень, откликнувшись на призыв талантов, прислал свои стихи.

По-моему, сам Рэй их даже не читал.

Юноша, приславший тексты, жил в Линкольншире, в деревне Оумби-бай-Спитал, которую никак не назовешь рок-н-ролльной столицей мира. И работал на птицеферме – развозил в тачке тушки мертвых куриц. Но стихи оказались очень приличные. С некоторым влиянием Толкина, налетом эзотерики и не без сходства с A Whiter Shade of Pale группы «Прокол Харум» ^[23]. Но главное, ни один из текстов не вызвал у меня желания сгореть со стыда – а это значило, что стихи в конверте на порядок лучше моих собственных упражнений в стихосложении.