Шпионские и иные истории из архивов России и Франции - Петр Черкасов Страница 19

О свитском полковнике Турском мы знаем куда меньше, чем о генерале Ланжероне. Тем не менее историкам 1812 года он известен как один из руководителей русской армейской разведки в том виде, как она существовала тогда в системе генерал-квартирмейстерской службы. Еще в 1811 году полковник Турский обосновался в Белостоке, где создал широко разветвленную сеть осведомителей из числа тамошних евреев, с помощью которых получал ценную информацию о составе, численности и передвижениях французских войск на территории герцогства Варшавского, превращенного Наполеоном в аванпост для готовившегося им нападения на Россию.

Со своей стороны и французское военное командование пыталось организовать в приграничном районе сеть осведомителей, но из-за нежелания еврейского населения сотрудничать с французами оно вынуждено было использовать поляков, засылавшихся в расположение русской армии.

Надо сказать, русская (еврейская) агентура действовала куда более эффективно, нежели французская (польская). В значительной мере благодаря ей русское военное командование не было застигнуто врасплох, когда 12 июня (с. с.) 1812 года армия Наполеона вторглась в пределы России. И в ходе приграничных военных действий русские агенты добывали весьма важные сведения о противнике.

Агентура была востребована вновь, когда отступавшие от Москвы французы в ноябре 1812 года вторично оказались на территории Западного края.

В числе этих агентов-евреев весьма успешно, насколько можно судить по отзывам о его работе, действовал и Ушер Жолквер, которого лично знал и которому доверял ответственные поручения сам князь Петр Иванович Багратион, главнокомандующий 2-й Западной армией. Не погибни он от смертельной раны, полученной на Бородине, наверное, и его отзыв был бы приложен Жолквером к прошению на высочайшее имя.

Возникает вполне закономерный вопрос о причинах столь лояльного (если не сказать самоотверженного) отношения белорусских (и литовских) евреев к России и резко враждебного – по отношению к Франции. Казалось бы, эмансипация евреев, предоставление им гражданских прав в ходе Французской революции, в которой они активно участвовали, должны были бы расположить к Франции и евреев, проживавших в других странах Европы. Собственно, так оно и было на территориях, захваченных французской армией в ходе революционных и наполеоновских войн.

Сам император французов, хотя и не был замечен в особых симпатиях к евреям, тем не менее официально признал их гражданские права, полученные в годы революции, и с успехом опирался на их поддержку. В феврале 1807 года Наполеон созвал в Париже синедрион и подтвердил перед этим представительным собранием еврейских депутатов гражданские права и свободы евреев, в том числе и право свободного отправления ими своего религиозного культа. В ответ синедрион от имени всех евреев, проживавших в империи, принес клятву верности Наполеону и дал обещание поддерживать все его начинания, в том числе и завоевательную политику. Надо сказать, французские евреи до конца остались верны Наполеону. Совсем иным было положение евреев – подданных Российской империи. В отличие от своих французских собратьев, вовлеченных революцией в бурные политические события и ставших неотъемлемой частью общества, российские (литовско-белорусские) евреи в первые десятилетия XIX века все еще жили исключительно по Талмуду, под строгим контролем еврейской общины (кагала) и раввинов.

Как убедительно показал А. И. Солженицын, попытки Александра I и Николая I покончить с замкнутостью и обособленностью еврейской жизни, стремление интегрировать евреев в общенациональную хозяйственную и иную деятельность наталкивались на решительное противодействие кагала и раввината ⁵⁸.

Но в период, предшествовавший французскому вторжению, и в ходе Отечественной войны 1812 года именно патриархальность и консерватизм полуторамиллионного российского еврейского сообщества сыграли свою позитивную для России роль. «Отношение такой среды к революционной Франции, поскольку сюда достигали слухи о происходивших там бурных событиях, могло быть только враждебным, – отмечал позднейший еврейский историк С. М. Гинзбург. – Франция в глазах правоверного еврейства являлась очагом вольнодумства и безбожия, Наполеон – исчадием революции, восставшей не только против земной власти, но и небесной. Доносившиеся вести о затеянных в Париже еврейских религиозных реформах, о синедрионе лишь укрепляли этот взгляд на Францию, как на источник, откуда распространяется зараза неверия. Если издалека она вызывала страх и отвращение, то при встрече лицом к лицу эти чувства должны были претворяться в ужас и ненависть. И когда французские войска вторглись в Литву и Белоруссию, это значило: надвигается грозная, страшная сила, несущая с собою отрицание и безбожие, долженствующая ниспровергнуть и смести все те устои, на которых зиждилась вся жизнь правоверного еврейства. Ясно было, что необходимо всячески противодействовать натиску этой губительной силы, чтобы отстоять, спасти то, что является ценнее и выше всего.