Судьба российских принцесс. От царевны Софьи до великой княжны Анастасии - Елена Первушина Страница 19

Об этом хобби Екатерины необходимо сказать два слова. В середине XVIII века роскошные и парадные сады эпохи барокко уступают место так называемым пейзажным английским паркам. «Идеологической базой» этой моды стало учение французских просветителей о «естественном человеке», «благородном дикаре», наслаждающемся гармонией на лоне природы, вдалеке от развращенной цивилизации. Сад вокруг Екатерининского дворца в Ораниенбауме — один из первых образцов английских парков в России и одновременно еще один манифест Екатерины, которым она подчеркивала свою просвещенность и любовь к простоте и истине. Позже она напишет Вольтеру: «В настоящее время я люблю до сумасшествия английские сады, кривые линии, нежные скаты, пруды наподобие озерков и резко определенные береговые очертания, и питаю глубочайшее отвращение к линиям прямым, похожим друг на друга. Я ненавижу фонтаны за ту пытку, которой они подвергают воду, заставляя ее следовать направлению, противному ее естественному течению… одним словом, англомания овладела вполне моею плантоманиею».

В своих дворцах Екатерина устраивала пышные праздники для мужа и для свекрови. Вот описание одного из таких праздников, происходивших в Ораниенбауме 25 июля 1750 года, в честь открытия Оперного дома: «Стол с изрядными кушаньями приготовлен был весьма добропорядочно, после чего представлен десерт, из изрядных и великолепных фигур состоящий. Во время стола играла италианская вокальная и инструментальная камерная музыка, причем пели и нововыписанные италианцы, а при питии за высокие здравия пушечная стрельба производилась. При наступлении ночи против залы на построенном над каналом тамошней приморской гавани великом театре представлена была следующая великолепная иллуминация: во входе в амфитеатр, которой к морю перспективным порядком простирался, стоял по одну сторону храм Благоговейной любви, а по другую — храм Благодарности. Между обоими храмами на общем их среднем месте в честь высоких свойств ея императорского величества стоял Олтарь, на которой от Солнца, лучи свои ниспущающие возженныя, и от радости для вожделеннаго присутствия ея императорского величества воспламенявшияся их императорских высочеств сердца от благоговейной любви и благодарности в жертву приносились, с подписью: огнем твоим к тебе горим.

По обе стороны вышеобъявленных храмов флигели на столбах, как передния галереи с представленными напротив аллеами из гранатовых дерев в приятнейшем виде двух далеко распространяющихся першпектив до оризонта простирались. Там на одной стороне являлась восходящая и от Солнца освещенная Луна с подписью: Тобою светясь бежу. На другой стороне представлена была восходящая на оризонте планета Венера, которая свет свой от солнца ж получала, с подписью: Тобою ясна восхожу».

Так вынужденная выживать, Екатерина превратила выживание в высокое искусство.

Глава III
Тайны Екатерины

Екатерина Великая, строго говоря, не может быть одной из героинь нашей книги, так как не являлась русской принцессой и не состояла в кровном родстве с домом Романовых. Вам может это показаться пустой формальностью, так как мы привыкли рассматривать ее, прежде всего, как великую русскую императрицу. Но когда Екатерина пришла к власти, то в глазах современников все выглядело совсем не так. Принцесса-немка села на трон, убив чужими руками своего супруга, внука Петра I. То есть совершила не просто дворцовый переворот, как сделала это в свое время Елизавета, а настоящую революцию. А к революциям и в России, и в Европе относились с подозрением.

Шевалье де Рюльер, секретарь французского посланника в Петербурге, описывает события так: «Я был свидетелем революции, низложившей с российского престола внука Петра Великого, чтобы возвести на оный чужеземку».

Но был уже XVIII век, век Просвещения, и идея, что трон должен занимать прежде всего человек превосходных качеств, а не тот, кто волею судьбы родился в нужной семье, уже не казалась такой уж глупой и крамольной. Итак, чтобы подтвердить свои права на трон в глазах России и Европы, Екатерине во что бы то ни стало нужно было доказать всему миру, что она является лучший правительницей для России, чем «потомок Петра», что она была вынуждена пойти на крайние меры, чтобы спасти страну от катастрофы.

Екатерина II на балконе Зимнего дворца, приветствуемая гвардией и народом в день переворота 28 июня (9 июля) 1762 года. По оригиналу Иоахима Кестнера

И она разворачивает целую пропагандистскую кампанию, где все идет в ход: и любовь Петра к родной Голштинии, и его восхищение военным гением Фридриха Великого. Она даже собственноручно написала мемуары, в которых раскрыла самые интимные подробности своей жизни при дворе Елизаветы и где всеми возможными способами подчеркивала, что Петр III действительно был полным ничтожеством, несостоятельным супругом и правителем и что он фактически сам принудил Екатерину к захвату власти. Недаром исследователь быта и нравов второй половины XVIII века, русский историк Я. Л. Барсков, писал об этой женщине: «Ложь была главным орудием царицы; всю жизнь, с раннего детства до глубокой старости, она пользовалась этим орудием, владея им как виртуоз, и обманывала родителей, гувернантку, мужа, любовников, подданных, иностранцев, современников и потомков». А Александр Сергеевич Пушкин просто назвал Екатерину «Тартюфом в юбке».

Принцесса Анна — чья она дочь?

Екатерина даже решила бросить тень на собственного сына, намекнув, что его отцом был вовсе не Петр, а один из ее фаворитов — Салтыков. Это случилось еще во времена Елизаветы. Произошло это «на даче» у Николая Наумовича Чоглокова — бывшего воспитателя Петра Федоровича, с женой которого Екатерина была дружна. «Около этого времени Чоглоков пригласил нас поохотиться у него на острову, — пишет Екатерина. — Мы выслали вперед лошадей, а сами отправились в шлюпке. Вышед на берег, я тотчас же села на лошадь, и мы погнались за собаками. Сергей Салтыков выждал минуту, когда все были заняты преследованием зайцев, подъехал ко мне и завел речь о своем любимом предмете. Я слушала его внимательнее обыкновенного. Он рассказывал, какие средства придуманы им для того, чтобы содержать в глубочайшей тайне то счастие, которым можно наслаждаться в подобном случае. Я не говорила ни слова; пользуясь моим молчанием, он стал убеждать меня в том, что страстно любит меня, и просил, чтобы я позволила ему быть уверенным, что я, по крайней мере, не вполне равнодушна к нему. Я отвечала, что не могу мешать ему наслаждаться воображением сколько ему угодно. Наконец он стал делать сравнения с другими придворными и заставил меня согласиться, что он лучше их; отсюда он заключал, что я к нему неравнодушна. Я смеялась этому, но, в сущности, он действительно довольно нравился мне. Прошло около полутора часов, и я стала говорить ему, чтобы он ехал от меня, потому что такой продолжительный разговор может возбудить подозрения. Он отвечал, что не уедет до тех пор, пока я скажу, что неравнодушна к нему. «Да, да, — сказала я, — но только убирайтесь». — «Хорошо, я буду это помнить», — отвечал он и погнал вперед лошадь, а я закричала ему вслед: «Нет, нет!!». В свою очередь, он кричал: «Да, да!». И так мы разъехались. По возвращении в дом, бывший на острове, все сели ужинать. Во время ужина поднялся сильный морской ветер; волны были так велики, что заливали ступеньки лестницы, находившейся у дома, и остров на несколько футов стоял в воде. Пришлось оставаться в дому у Чоглоковых до двух или трех часов утра, пока погода прошла и волны спали. В это время Сергей Салтыков сказал мне, что само небо благоприятствует ему в этот день, дозволяя больше наслаждаться пребыванием вместе со мною, и тому подобные уверения. Он уже считал себя очень счастливым, но у меня на душе было совсем иначе. Тысячи опасений возмущали меня; я была в самом дурном нраве в этот день и вовсе не довольна собой. Я воображала прежде, что можно будет управлять им и держать в известных пределах как его, так самою себя, и тут поняла, что то и другое очень трудно или даже совсем невозможно».