Каганы рода русского, или Подлинная история киевских князей - Владимир Егоров Страница 19

Святослав мог быть младшим братом Игоря и, тем самым, приходиться Ольге деверем. Такое родство объясняет откровенно враждебные отношения между Ольгой и Святославом, так как первая откровенно отстранила от власти ее законного соответственно лествичному праву наследника. Однако нельзя забывать, что византийцы довольно последовательно называют Святослава сыном Игоря.

Святослав мог быть пасынком Ольги. Трудно, очень трудно поверить, что у Игоря была одна единственная жена и один-единственный сын-наследник. Слишком это противоречит царившим в те времена нравам. Как правило, языческие властители имели по нескольку жен и наложниц, а потомство плодили десятками. В этом плане их нравы хорошо видны на примере князей великого княжества Литовского, дольше других застрявших в язычестве и тем самым давших возможность хронистам задокументировать эти нравы. Так, у Гедимина только от трех «официальных» жен было 13 детей, а Ольгерд и вовсе наплодил их целых два десятка. Да к чему примеры и параллели? Достаточно почитать записки Ибн Фадлана о порядках при дворе «царя руси» начала X века, то есть как раз во время Игоря Старого ^[39].

Согласно Ибн Фадлану, правитель руси имел ни много ни мало сорок наложниц! Это, надо полагать, помимо жен. Да и та же ПВЛ признает в отношении жившего чуть позже св. Владимира Крестителя, что «был он такой же женолюбец, как и Соломон» и имел дюжину сыновей от нескольких жен. Это, надо полагать, помимо наложниц. А вот в отношении его деда ПВЛ нам пудрит мозги, дескать, была у Игоря всего одна-единственная женушка с одним единственным сынком? Ха-ха! Скорее поверим замечанию Иоакимовской летописи, что «были у Игоря потом другие жены…», понимающе улыбнувшись на дипломатичное «потом» Иоакима: о каком «потом» может быть речь, если Ольга намного пережила мужа. Многоженство Игоря фактически подтверждает Константин Багрянородный своим описанием посещения Константинополя «архонтиссой Эльгой», но об этом разговор впереди. Как бы то ни было, а на основании этой или других одному ему известных посылок В. Татищев предполагал наличие у Святослава младшего брата Глеба. То есть Игорь отнюдь не ограничил себя единственным наследником.

Между тем, даже в контексте ПВЛ Святослав гораздо органичнее смотрится в качестве пасынка, а не сына Ольги — отношения между ними вырисовываются отнюдь не материнско-сыновние. Мать, юридически вроде бы всего лишь регентша при любимом отпрыске, не допускает своего великовозрастного дитятю к управлению государством аж до 22 лет, то есть попросту узурпирует власть. Но ведь Святослав вполне мог быть сыном не Ольги — «старшей» жены Игоря, впоследствии унаследовавшей от него власть над русью, — а от какой-то другой, «любимой» жены. Тогда не удивительно, что между Ольгой и Святославом нет взаимной любви и взаимопонимания ни по бытовым, ни по концептуальным государственным вопросам, таким как вероисповедание. В конце концов повзрослевшему дитяте-пасынку

Киев окончательно становится «нелюб», он плюет на фактически отнятый у него наследственный удел и пускается во все тяжкие. Вот тут-то и появляются гонцы с депешами «Делать мне, дорогие соседи, нечего, жить негде, править нечем. Потому, извиняйте, милые, вынужден идти на вы!».

Но вероятно на самом деле вовсе не так задирист был Святослав. То, что нам достоверно о нем известно, создает впечатление, что у покинувшего мачеху и отчий дом недоросля-княжича не просто бушевала горячая кровь, в его действиях просматривается четкая цель, одна сверхзадача: отомстить за отца его обидчикам. В общем-то, казалось бы, та же, что у Ольги по тексту ПВЛ (русь, мы это знаем еще по договору 911 года, кровных обид не прощает!), но не такая параноидальная и меркантильно мелочная, а залихватски масштабная, но в то же время вполне практичная.

Как мы помним, бедолага Игорь сначала получил по шапке от хазар, потом ему по полной программе накостыляли византийцы, и наконец последнюю точку в биографии поставили то ли древляне, то ли германцы. Принципиально в том же порядке выполнял свою масштабную программу мести Святослав. Но при этом он не повторял ошибки отца и не наступал на те же грабли. Отдавая себе отчет в истинной силе Хазарского каганата и Византийской империи, он действовал не как мелкий морской конунг неожиданными грабительскими набегами с моря, а каким-то образом создал хорошо организованную и боеспособную армию, которую А. Никитин очень метко назвал «морской пехотой своего времени», и сумел дополнить ее ударную мощь на суше маневренной венгерской конницей. С этой армией Святослав провел две широкомасштабные военные кампании с общей характерной отличительной чертой: завоеванные земли не оккупировались и не присоединялись к его государству. Думаю, это объяснялось двумя причинами. Во-первых, у Святослава после узурпации власти мачехой фактически не было своего государства. Во-вторых, цель обеих кампаний была принципиально иной: отомстить за отца, то есть, в понимании викингов и руси того времени, разгромить, разрушить, уничтожить и поголовно вырезать, чтобы духу не осталось.

И вот в намеченном порядке сначала повержена, разгромлена, вырезана, вчистую разграблена и оставлена позади в руинах Хазария. Следующая на очереди — Византия. Но по дороге еще попалась Болгария. Трудно сказать, в какой степени на планы Святослава повлиял Калокир и вообще кто из них кого использовал. Сухопутная кампания против Константинополя, особенно с союзниками венграми, заклятыми врагами болгар, так или иначе не могла не затронуть Болгарию. Но, главное, там, в Болгарии, мы видим то же самое, что и в предыдущей хазарской кампании: не щадящий никого и ничего сокрушительный смерч, неоправданные логикой войны жестокие расправы над пленными и мирным населением при полном равнодушии к захваченным территориям.

В результате в опустошенной Святославом Хазарии по-прежнему правил хазарский каган, а в разоренной и обезлюдевшей Болгарии остался в своей столице при всех регалиях царь Борис. Святослав просто бросил на произвол судьбы покоренный каганат и абсолютно ничего не предпринял для защиты от Цимисхия казалось бы уже завоеванной болгарской земли. Полное впечатление, что ему это было ненужно и неинтересно, он по давно намеченному плану уже переключился на третьего обидчика своего отца. По ПВЛ, им должны были бы быть древляне, а по Льву Диакону — некие германцы. Но Святослав направился вовсе не в Искоростень или Овруч, и не в Германию. Он… возвратился в Киев. И после его прибытия туда, теперь уже в качестве не бесправного пасынка-недоросля, а взрослого мужа и опаленного войнами полководца во главе грозной победоносной армии, там скоропостижно отправилась в мир иной его то ли мать, то ли мачеха, то ли тетка Ольга. В изложении ПВЛ, «на его руках» по невероятному совпадению именно во время его единственного за много лет кратковременного визита в Киев со своим войском, а по объективному ходу вещей, исключив маловероятные случайные совпадения, от его руки.

Итак, третья месть Святослава за отца обернулась «страшной мстей» собственной то ли матери, то ли мачехе, то ли тетке, из чего следует, что вину за убийство отца он возлагал не на бедолаг древлян и не на каких-то там германцев, а на нее, кем бы она ему ни приходилась. Невероятно? Вовсе нет. Предположения о том, что истинной убийцей или по крайней мере инициатором и организатором убийства Игоря были не древляне, а его собственная супруга, высказывались давно и с различных позиций.