Моя жизнь с Гертрудой Стайн - Алиса Бабетт Токлас Страница 19

Когда горничная принесла подносы с завтраком, я попросила ее принести два кувшина с горячей водой. Она принесла один и я сказала: «Но я просила два». «О, — ответила горничная, — я не знала, что иностранцы используют горячую воду, я думала, только испанцы моются».

Во время прогулок в окрестности к нам подходили очаровательные мирные дети, трогали мое платье и говорили друг другу: это не шелк. Это и был не шелк, а голландский узорный хлопок. Одна девочка спросила, как так выходит, что у меня на шляпе свежие цветы за час до прибытия поезда из Мадрида, на котором их привозят. Я сказала: «Потрогай, они из шелка и бархата, они не живые, а искусственные». Молодые девушки тоже подходили одна за другой потрогать цветы.

На прогулке в небольшой приятной долине к нам присоединились общественные охранники. И здесь нас охранял губернатор провинции.

Из Куэнко путь лежал в Кордову. Собор еще не был восстановлен как ныне. Стояла жара, ночью я не могла спать. Гертруда устроила мне таз с холодной водой и всю ночь я губкой обтирала все тело. Собор в Кордове казался скорее арабским, т. е. более мусульманским, чем христианским.

Из Кордовы мы последовали в Севилью, было очень жарко и я бесконечно глотала лед, Гертруде лед испортил желудок. Мы остановились в отеле, рекомендованном Матиссом — комфортабельном и с отменной едой.

Собор в Севилье представлял собой настоящее хранилище богатств. Высокая чугунная ограда при входе в собор увенчана потускневшими кардинальскими шапками. Высокий алтарь тоже огорожен высокой чугунной решеткой, дверь которой открывалась только для мессы. Звучала прекрасная музыка. Один раз, когда мы стояли у алтаря во время мессы, ведший мессу епископ внезапно спустился по ступенькам и направился к алтарю. Мы с Гертрудой посторонились, дав возможность епископу пройти.

В Севилье имелась одна длинная и узкая улица, где члены различных клубов сидели за столиками, расставленными на тротуаре и на улице. Спустя 40 лет, когда я вновь побывала в Севилье, я смогла найти знакомую книжную лавку на этой улице.

У реки собралась толпа цыган, и пара незнакомок не очень приветствовалась ими.

У Гертруды начался серьезный приступ колита. Я испугалась и спешно отвезла ее в Гибралтар, где она благополучно выздоровела. На небольшом кораблике мы пересекли пролив по направлению к Танжеру, и остановились в отеле, где останавливались Матисс с женой — любопытном и вполне комфортабельном.

В то время в Фез въехать нельзя было из-за происходивших там военных действий. Мы не имели намерения посетить Фез, но хотели побывать в Танжере. Договорились с мусульманином по имени Мухаммед, который провел нас безопасным путем. Мухаммед был усыновлен султаном Танжера, у которого было много приемных детей. У него было европейское образование, он бегло говорил по-французски и немного по-английски. Когда мы собирались уезжать и попрощались с Мухаммедом, он сказал: «В следующем году, когда вы приедете на побережье, будет ходить трамвай и это будет замечательно». Он назвал нам дату, когда султан собирается отречься от престола и сколько денег он получит за это от французского правительства. Дата совпала с днем рождения моего брата, потому я и запомнила… Как-то в газете я с удивлением прочла, что султан отрекся, и за сумму, точно предсказанную Мухаммедом. Впоследствии, когда мы жили в Пальма де Майорка, то рассказали эту историю французскому консулу, месье Маршану, служившему посредником между маршалом Лиоте и арабами. Он простонал: «Если бы вы только рассказали нам тогда! Удивительно, вы знали то, что мы очень хотели знать».

Вернувшись из Танжера, мы направились в Ронду, небольшой город, который я прозвала елизаветинским из-за архитектуры небольших домиков. Во время одной из прогулок Гертруда потащила меня к реке и начала переходить ее, прыгая с камня на камень. Мне она сказала: «Ну, чего ты колеблешься?» «Потому что камни — не ступеньки, они отстоят друг от друга». Тем не менее, я, в конце концов, перешла речку.

Мы оставались в городе несколько дней и поехали в Гранаду. Гертруда там была, а я — нет. Стоял август, полная луна перед равноденствием. Английский консул, видя, как мы без толку болтаемся, брал нас с собой прогуляться по крышам некоторых домов.

Мы без ума влюбились в Гранаду. Там наблюдали цыганок, танцующих, величественно вышагивающих в своих широких юбках, покачиваясь при ходьбе. Там Гертруда приступила к написанию [словесных] портретов цыган.

Наконец, с неохотой мы вернулись во Францию. Но ненадолго, а осенью посетили Мейбл Додж на ее вилле Курония.

Там и тогда Гертруда написала «Портрет Мейбл Додж» ^[44]. Констанция Флетчер пришла в восторг от портрета и сказала Мейбл: «Вы должны его немедленно напечатать. Я отредактирую, отпечатать много времени не займет». Мейбл предложила переплести небольшие брошюры в современных печатных мастерских, используя для обложек старые флорентийские гравюры. Констанция хотела исправить правописание слов honor и sailor как honour и sailour, на британский манер, хотя родилась и воспитывалась в Америке.

Мать Констанции сбежала из городка Ньюберипорт, Массачусетс, с ней и молодым учителем ее брата. Они уехали во Флоренцию, где учитель стал художником. Затем они провели зиму в Каире, там, в 18-летнем возрасте, Констанция написала свой первый роман. Один из ее романов, «Кисмет», стал бестселлером. После его публикации Констанция на короткий период поселилась в Лондоне и написала пьесу «Канарейка», тоже имевшую большой успех. Там она встретила и обручилась с лордом Лавлейсом, потомком Байрона, но он к ней охладел, и они не поженились. Констанция переехала в Венецию, где и жила почти до самой смерти. Позднее я узнала, что ее семья была родом из Швейцарии, туда она уехала, там и скончалась.

Художник Хоуэйс и его жена, позднее взявшая псевдоним Мина Лой, в то время жили во Флоренции. Мина была красивой, умной, симпатичной и веселой. Мы присоединились к ним за ленчем, с чего началась наша длительная дружба с ней.

Однажды Мина сбежала от Хоуэйса и их маленького сына в Мексику, чтобы встретиться с Крейвеном, племянником жены Оскара Уайлда. Крейвен был вызывающе красивым англичанином, написал памфлет о салонных картинах, чем вызвал скандал, а также боксировал ради удовольствия. Он таинственно исчез с мексиканского побережья, дабы избежать английского закона о воинской повинности, когда Англия объявила войну в 1914 году. Мина всю жизнь утверждала, что он утонул, но никаких доказательств этому нет.

Мейбл познакомилась с Андре Жидом и пригласила его на обед. Когда подошел час обеда, Мейбл послала мне сообщение: «Если ты одета, приходи сейчас же. Если нет, поторопись и приходи, чтобы встретить Андре Жида, он появится с минуты на минуту». Так я и сделала, заведя с ним беседу, пока не появилась Мейбл. После обеда, Мейбл разлеглась на одном из длинных диванов и негромко беседовала с месье Андре Жидом, который, сидя напротив, наклонялся к ней. Мина полагала сцену крайне смехотворной и танцевала с воображаемым партнером. Это не трогало Мейбл. Не беспокоило и месье Жида, не замечавшего шутовства Мины.