Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945 - Электрон Приклонский Страница 19

9 мая

Нас обмундировали наспех в хлопчатобумажные одежды. Лично меня – во второй раз с начала службы. Только сапог новых не дали: срок носки не вышел. Жаль, потому что мои «б/у» давно просят каши: задники разваливаются прямо на глазах.

Итак, завтра безусые 18-19-летние юнцы с лейтенантскими звездочками на зеленых полевых погонах в последний раз выйдут из Северных ворот училища с тем, чтобы уже не вернуться сюда. Это называется выпуском, но не взыщешь же за это с войны... Мы знаем немало случаев, особенно в сорок первом и даже в сорок втором, когда курсанты училищ вообще уходили прямо в бой. И наши Северные ворота уже ведут не просто в город, а в формируемые части.

А мы здорово привыкли друг к другу... Взвод у нас был хороший, пусть и не лучший в училище. Вписываю в свою тетрадь еще фамилии товарищей: Бик-Мухамедов, Володин, Проданов, Сунцов, носатый Зяма Ландсберг, невозмутимый сибиряк Мотовилов. Помнятся из роты: маленький Голдобин; рослый и плотный сержант Круглов, сильный и доброжелательный; бледный и тонкий Бородин – собрат по швабре при нарядах вне очереди; белобрысый неуклюжий увалень Елькин, с которым тоже встречались на «вождении» и даже один раз поссорились среди ночи до драки, уставшие и злые; хитрый длинный курсант старшина Алексеев, за свое обличье и повадки прозванный Лисицей. А помкомвзвода сержант Иванов в моем представлении был какой-то гидрой, которая могла поступить по-человечески разве только по ошибке. Командир учебного отделения Вовка Ларченко гораздо лучше.

Старшинами (их почему-то было два) нашу 13-ю роту («Особую Штрафную Непромокаемую», как посмеивались над нами другие роты нашего батальона) бог наградил «правильно»: один из них, старый, здешний, великий почитатель Бахуса, а второй – самонадеянный тупица Бычков (из сверхсрочников, был курсантом и одновременно старшиной нашей роты в ЧВАШМ).

Прощай, ЧТТУ!

«А как вспомним старину, так споем про старшину: «Под нары, под нары, под нары!» – запечатлено в припеве песни из устного курсантского творчества.

10 мая

Под вечер нас выстроили перед казармой... Нет, не для доброго напутствия, а для того только, чтобы перетрясти прямо в строю наши вещмешки, как у арестантов (не унесли бы чего лишнего!). Особенно усердствовал при этом четырехпалый старшина, не без ведома которого была подчистую опустошена каптерка на чердаке нашей казармы, где хранились личные вещи курсантов (штатская одежда). Ничего не скажешь: всяк на свой аршин меряет. Было обидно и стыдно. Не выдержав до конца этой унизительной процедуры, мы стали возмущаться вслух, хотя и бесполезно, но зато совершенно безбоязненно. Так ничего и не обнаружив в наших почти пустых мешочках, потный и вконец посрамленный старшина оставил нас в покое. Мимо нашего возбужденного строя в эту минуту важно прошествовал младший техник-лейтенант Бычков, сияя золочеными пуговицами и серебряными погонами на новенькой выходной офицерской форме, сшитой, конечно, по заказу. Он оставлен при училище командиром учебного взвода. Маленький, вылощенный, новоиспеченный тыловик со снисходительным пренебрежением окинул взглядом наш взбудораженный строй, приостановился было, но, заметив наши косые взгляды, ретировался.

Еще новость: старшина Алексеев во время занятий в парке боевых машин прихлопнул крышкой люка палец на руке и поэтому оставлен «повторять программу». Странно... Ведь он ее прошел полностью вместе с нами.

Последняя же новость, услышанная мною в училище, просто убила: майор Бойцов, сразу после наших экзаменов уехавший в действующую армию на стажировку, погиб в бою, говорят, сгорел. Просто не верится, что такого хорошего человека вдруг не стало... Как весело и необидно на занятиях в тактическом классе поставил он в виде наказания за слабое знание топографии в дирекционный угол кого-то из курсантов. Да, конечно, того же Бычкова...

Быстрым шагом вышел из казармы наш комроты, подал команду «смирно!», и все подтянулись: приближался начальник штаба училища. Как гласил зачитанный им приказ, нас передавали в резерв тяжелой самоходной артиллерии. С недоумением переглядываемся, так как мало что знаем про такой вид бронетанковых войск. Правда, во время заводской практики мы обратили внимание на незнакомые машины с просторной угловатой башней, наглухо приваренной к корпусу тяжелого танка КВ-1С. В нашем цеху эти машины стояли на конвейере еще без пушек, но в соседнем мы наблюдали, как рабочие с помощью мостового крана устанавливали в тяжелых самоходках мощные 152-миллиметровые пушки-гаубицы с надетой на ствол толстой броневой маской. Значит, нас превращают в самоходчиков... Час от часу не легче! Пока мы удивлялись и не верили, кого-то из выпускников, посолиднее, назначили старшим команды и вручили ему сопроводительные документы. Раздались команды, строй привычно замер, затем четко повернулся направо и двинулся к Северным воротам училища. Радченко повел песню: «Настанет день, когда по танкодрому последний ляжет гусеничный след...» – и все дружно подхватили припев своего марша. Печатая шаг, прошла бывшая 13-я в последний раз в своем строю и со своей любимой песней сквозь широко распахнутые ворота. Питомцы ЧТТУ прощались со своим училищем, со своими командирами и преподавателями, с «младшими» товарищами – курсантами, которые тоже скоро пойдут туда, куда зовет каждого его воинский долг.

По прибытии на новое место мы сразу зарегистрировались и отправились «осваивать» голые деревянные нары (в отличие от училищных – двухэтажные) в помещении, которое нам указал комендант.

11 мая

Нас разобрали по полкам. Хорошо, что нас прислали сюда, в резерв, целой ротой: половина водителей в 1548-м тяжелом самоходно-артиллерийском полку Резерва Главного Командования (1548-й тсап РГК) – ребята из одного только нашего 3-го взвода, остальные – из нашей же роты. Механики-водители и несколько офицеров-выпускников командных артучилищ создали основу части, как сказал нам на первом коротком совещании замполит командира полка капитан Кондратов. Это придало нам весу в собственных глазах и преисполнило гордостью. Самого командира полка нам еще не прислали.

Мой командир машины – лейтенант Петр Тимофеевич Кузнецов, уралец, из шахтерского городка Копейск под Челябинском. Он мне нравится. Несмотря на то что старше меня всего на год с небольшим, Петр уже воевал наводчиком ПТО и был ранен, а после госпиталя закончил артучилище. Он прост, сдержан и не кичлив.

Механики-водители, товарищи по полку: Городилов, Кашкадаев, Кураев, Полянсков, Прокудин Слава, Скоморохов Владимир (харьковчанин), Снегирев Павел, Стельмах Костя, Сулимов, Филинских Никодим и бывший помкомвзвода Иванов, ставший после выпуска очень задумчивым и тихим.

Прибыли и помощники командиров батарей по технической части – помпотехи. У нас помпотехом техник-лейтенант Корженков Александр, но мне больше по душе Конов Иван из другой батареи, отличный парень.

Формировались два месяца, до 10 июля. Изучали новую технику. Для механиков-то нового ничего нет, так как у самоходной установки только башня и пушка другие. И башня у нее называется по-флотски «рубка», но к этому названию мы так и не привыкли, считая себя по-прежнему «настоящими» танкистами. Командиры машин прикрепили к погонам эмблемы артиллеристов – две перекрещенные пушечки, а мы – танки. Словом, получилась какая-то помесь БТВ и «бога войны». Павлуша Снегирев, приверженец старой формы, демонстративно носил петлицы с кубиками, пока не получил замечания от заместителя командира полка по строевой части (зампомстроя).