Русский Харбин - Олег Гончаренко Страница 19

В октябре 1949 года местными коммунистами была провозглашена Китайская Народная Республика. 18 августа 1950 года епископ Никандр официально вступил на Харбинскую кафедру, но управлять епархией в прежнем режиме, как удавалось его предшественникам, становилось все сложнее из-за серьезного противодействия и недружественной позиции коммунистической администрации страны. Китайские власти затягивали вопрос о правовом статусе экзархата. Все русские школы в Харбине стали работать по советским программам, согласно которым преподавание Закона Божьего было запрещено. В 1954 году начался процесс «китаизации» православной церкви и мероприятия по организации Автокефальной Китайской православной церкви. Русскому духовенству было предложено выехать в СССР. Неотвратимо вставал вопрос выбора — возвратиться в лоно сергианской церкви в СССР, пойдя на сделку с собственной совестью, или, как говорили харбинцы, податься «за речку». Отечество свое российское, несомненно, любили все, но и жизнь в коммунистической России с превалирующим материалистическим сознанием населения, попранием на государственном уровне национальной мысли и свобод русского народа как титульной нации не выглядела для духовенства, как хранителя и созидателя идеи Святой Руси сколь бы то ни было привлекательной. Было ясно и то, что при дальнейшей эмиграции в западные страны клир ожидал переход под юрисдикцию Зарубежного синода, что давало относительные свободы в исповедании веры, но объективно значительно сужало круг паствы и пространства лдя пастырской деятельности. Для себя владыка Никандр твердо решил следовать послушанию и преданности Московской патриархии. 27 февраля 1956 года в переполненном Свято-Николаевском кафедральном соборе преосвященнейший Никандр в последний раз отслужил Божественную литургию. Присутствующие сознавали, что с его отъездом собор этот перестает быть кафедральным, однако отъезд владыки в СССР многими был расценен как предательство истинной церкви. Еще бы, ведь митрополит добровольно отбывал в страну, где волею коммунистического владыки было воссоздано подобие церкви, в моральном отношении не лучше «обновленческой», времен экспериментов ГПУ по расколу православия в 1920-е годы. Эта церковь благословляла советских вождей-богоборцев, объявляла их печали и чаянья своими печалями и чаяньями, словом, поступала в идеологическое услужение к коммунистам — попирателям трона помазанника Божья и гонителям православной веры. Впрочем, и сторонников сосуществования с советской властью в Харбине в ту пору было предостаточно. Владыка отбыл на вокзал, где его ожидала громадная толпа харбинцев — почитателей советской власти, прибывших проводить своего архипастыря «на Родину».

С отъездом правящего архиерея продолжился «великий исход» русского населения из Маньчжурии, и с течением времени была поставлена последняя точка в существовании русской православной общины. В СССР епископ Никандр получил назначение на кафедру Архангельской епархии и Коми АССР, а затем был переведен архиепископом Ростовским и Новочеркасским. 16 августа 1961 года он скончался в Ростове-на-Дону «советским архиереем». Это небольшое, но существенное различие в статусе владык стоит пояснить краткой исторической справкой. В 1928 году харбинские архиереи получили Указ Временного Московского Священного синода от 20 июня того же года, обращенный к карловацкому Священному синоду и митрополиту Евлогию (Георгиевскому), пребывавшему в то время в Париже. Суть его сводилась к требованию выявления позиции по отношению к московской церковной власти: о признании братией «в рассеянии сущей» власти митрополита Антония (Храповицкого) или митрополита Сергия (Страгородского). А кроме этого, говорилось и о том, что всякий клирик, признающий Московский синод, но не спешащий получить в консульском учреждении СССР за границей советское гражданство, отстраняется от несения своего церковного послушания. К слову сказать, в ту пору ни один из архиереев на территории Китая не посчитал возможным для себя принять этот указ в части признания над собой юрисдикции Московского синода, ибо гонения большевиков на веру и православный клир в СССР были хорошо известны за границей. Памятно было и обращение митрополита Антония (Храповицкого) к Генуэзской конференции, состоявшейся в 1922 году. Напомним читателю вкратце важную часть этого обращения, указывавшую участникам на то, что присутствие на конференции большевистских представителей совсем не означало, что их устами будет вещать русский народ. «Среди множества народов, которые получили право голоса на Генуэзской конференции, не будет только представительствован двухсотмиллионный народ русский; потому что невозможно же назвать его представителями, и притом единственными, его же поработителей, как нельзя было в средние века признать гуннов представителями франкских и германских племен Европы; хотя среди всех гуннских вождей, конечно, успевали втереться несколько процентов предателей из народов европейских, как и среди наших коммунистов — евреев, латышей, китайцев — втерся известный процент русских, и то преимущественно не на первых ролях. Впрочем, если бы вожди большевиков и не были инородцами и иноверцами, то и тогда какая же логика может признать право народного представительства за теми, кто поставил себе целью совершенно уничтожить народную культуру?… Завоеватели-большевики казнили сотнями тысяч русских людей, а теперь миллионами морят их голодом и холодом. Где было слышно, чтобы интересы овечьего стада представляли его истребители — волки. Если бы спросить еще не растерзанных волками овец, что бы они желали для своего благополучия, то в ответ послышался бы один дружный вопль: уберите от нас волков. Так было бы, если бы овцы могли говорить; так оно и есть с русским народом, который до того забит и терроризирован, что не может поднять голоса, и лишен физической возможности дать себя услышать просвещенной Европе и всему миру…» ^[4]

^{Митрополит Антоний (Храповицкий)}

В ту пору среди харбинского духовенства лишь только один преосвященный Нестор (Анисимов) колебался какое-то время, сомневаясь, какое решение для него лично будет наиболее верным, и первоначально заявил о признании митрополита Сергия и Московского синода. Впрочем, вскоре и он, поразмыслив и покаявшись перед братией в содеянной поспешности, пересмотрел сделанное заявление. Сомнения архиерея были обусловлены общей атмосферой уныния и духовного упадка, которая охватила Харбинскую епархию в конце 1920-х годов, в особенности в сопоставлении с тем, какой бурной и насыщенной вспоминалась духовная жизнь времени первых лет харбинской жизни.

В годы Великой войны и революции, а затем и позже, во время прихода на КВЖД советской администрации, жизнь харбинских приходов претерпела изменения. Рабочие и мастеровые харбинских депо, ранее составлявшие большинство прихожан, в большинстве своем поддались советской атеистической пропаганде, и, кто тихо, а кто и демонстративно, вышли из приходов, устремившись «в революцию» и новые духовные искания. Традиционная вера, не без наущений большевиков, была объявлена рудиментом старой и ограниченной жизни, а поиск нового смысла жизни приветствовался советской властью повсеместно, в том числе и за пределами СССР. В первые годы управления дорогой советской администрацией, дабы не прослыть ретроградом среди служащих дороги, считалось дурным тоном обнаруживать приверженность православной традиции, посещать храм и отмечать церковные праздники. В городе стало процветать сектантство, хотя, справедливости ради, стоит заметить, что таковое положение дел наблюдалось еще в 1907 году по причине отторжения приходов Маньчжурии от Православной миссии в Пекине и подчинения их Владивостокской епархии. В 1920-е годы ситуация с паствой настолько ухудшилась, что из 250 домов в той части Харбина, которая называется Затон, на Рождество Христово в 1922 году лишь 6 семей пожелали принять у себя священника, обходившего район с крестным ходом. Доходило до того, что, будучи извещен присными о харбинском охлаждении православной паствы к церковной жизни, папа римский в 1928 году направил в Харбин некоего униатского епископа, отличавшегося большим красноречием и подлинного мастера риторики, для «проповеди» среди населения города и обращения как можно большего числа харбинцев в католичество. Успеха эта миссия, впрочем, не имела, ибо и католическое вероисповедание в равной степени отторгалось большевистской властью, а большинство харбинских обывателей, невзирая на перемены в духовной жизни, втайне предпочитали держаться традиционно православных устоев веры и быта. Впоследствии это печальное положение, конечно же, изменилось, главным образом потому, что в Харбине нашли прибежище многие замечательные русские клирики — монашествующие, диаконы, священники и архиереи. Были в Харбине и те, кто во все времена пользовался непререкаемым авторитетом у паствы и своих духовных детей, такие, как протоиерей о. Константин Коронин, ставший духовным наставником юного харбинского студента, ставшего впоследствии первоиерархом Русской зарубежной церкви — митрополитом Филаретом.