Юсупов и Распутин - Геннадий Седов Страница 19

Ваш преданный Феликс»…

Следуют один за другим праздники: столетие Бородинской битвы, торжества по поводу 300-летия Дома Романовых. Он с родителями в числе ближайших лиц, сопровождающих в церемониях царскую семью. Прием в переполненных залах Зимнего дворца, спектакль в Мариинском театре: опера «Жизнь за царя». Он рассеян, невнимателен, смотрит по сторонам, ищет глазами любимое лицо. Столкнулись, в результате, нос к носу в Казанском соборе во время торжественной литургии: он ее сразу не узнал. Стоял коленопреклоненный неподалеку от царской четы, все дамы, включая государыню, были в русских нарядах, стоявшая в двух шагах на коленях Снегурочка в голубом бархатном платье и высоком кокошнике повернулась неожиданно в его сторону: бог мой, Ирина! Показывала ему осторожно глазами куда-то наверх — он глянул: под высоким куполом собора кружили, точно ниспосланные небесами курьеры любви, два белых голубя. Дома, вернувшись, он набросал по памяти картинку, вывел по бокам монограммы: «И» и «Ф», наказал управляющему обрамить и поставить на стол…

Неопределенность, как она невыносима! Намеченная было помолвка откладывается, вокруг запутанная игра. Царица Александра Федоровна сменила, судя по всему, гнев на милость, готова поддержать их союз, государь после нескольких бесед с матушкой всецело «за», ждут согласия Бабушки. Неблагородно ведет себя Дмитрий. Помчался за Ириной в Париж, преследовал по пятам. Не удается покончить с головной болью, положить конец сплетням о продолжающихся якобы его встречах с Зоей Стекл.

«Получил Ваше письмо и глубоко возмущен поведением Дмитрия, — пишет он Ирине. — Как это подло и нечестно. Меня тоже сердит, что из-за этого Вы имеете неприятности. Получивши мое письмо, телеграфируйте мне, сколько Вы останетесь в Париже и когда приедете в Лондон. Я бы давно уже приехал в Париж, но не знаю, как посмотрят на это Ваши родители. Приехать тайно, все равно узнают, и видеться с Вами будет трудно. Вы себе представить не можете, как ужасна эта неизвестность и все, что я теперь переживаю. Мне иногда так безумно хочется скорее Вас увидеть, с Вами говорить, что я готов сейчас сесть в поезд и поехать туда, где Вы находитесь. Напишите мне хоть два слова из Парижа. Мне тоже очень многое Вам нужно рассказать. Узнайте, где Вы будете жить в Лондоне и сколько времени. Жду с нетерпением от Вас известий.

Через неделю он пишет ей из Архангельского:

«Дорогая Ирина!

Сегодня уезжаем в Москву на 2 дня. Затем в Курское имение на неделю. Это совершенно необходимо, и я никак не могу от этого отделаться. Меня ужасно мучает, когда Вы пишете, чтобы я приехал скорее. Я сам об этом только и думаю, когда снова увижу Вас? А вместе с этим я должен сидеть тут, и это бессилие и невозможность делать то, что хочется, меня очень изводят. Когда я Вас увижу, я Вам все расскажу, и Вы меня поймете. В Treport я приеду 1/14, 20 сентября мне нужно быть обратно в Крым, т. к. это день рождения моей матери. Для этого мне надо будет выехать из Парижа с Nord Express в субботу 14 сентября. Я надеюсь, что все-таки останусь дольше и пропущу этот день. Получил Ваше письмо. Когда возвращается Ваш отец и едете ли Вы в Крым? Ольга Владимировна едет тоже в Париж. Это очень хорошо. Вы начали гораздо лучше писать. Я сравнил Ваше первое письмо и два последних — громадная разница. Я перевернул в Архангельском весь дом кверху ногами, и у меня масса разных планов, которые со временем я хочу исполнить. Это очень забавно этим заниматься, надеюсь, Вы тоже любите строить и устраивать дома. У меня снята масса фотографий. Я их захвачу с собой. Сейчас зовут обедать, и я спешу закончить письмо, чтобы оно дошло скорее на почту, которая сейчас уходит в Москву. Всего, всего хорошего, и верьте, что я глубоко несчастен вдали от Вас.

Феликс».

Дмитрий по-прежнему не держит слова: что ни день, с визитами во дворце Романовых на Мойке. Он срочно едет в Петербург, телеграфирует с вокзала графине с просьбой принять. Назначают на пять пополудни. Чаепитие на веранде, великий князь и Ксения Александровна сама любезность, за столом косо глядящие на него братья Ирины, ее самой не видно. Разговор вокруг да около: погода, столичные новости, планы на лето. Они, скорее всего, поедут всей семьей в Англию. По поводу предполагаемого их союза… Все, разумеется, в силе. Следует лишь дождаться согласия Бабушки, которая пока молчит.

Младшие дети ушли, слуга зажег электричество.

— Что там у вас, милый Феликс Феликсович, с этой ирландкой, как ее? — раскуривает сигару хозяин. — Зоей Стекл?

Его передернуло: опять двадцать пять!

— Я откровенно рассказал обо всем Ирине Александровне, — старается говорить спокойно. — Ничего серьезного между нами не было. И несерьезное давно позади.

— Хорошо, хорошо, оставим это! — машет руками великий князь.

— Давайте все-таки решим! — ему уже наплевать на формальности. — Отношения наши с Ириной Александровной, недавно дружественные, сейчас, по крайней мере, с моей стороны, изменились. Понятно, надеюсь, о чем я говорю. Если ваши высочества имеют на этот счет что-либо против, скажите мне об этом прямо, я прерву эти отношения!

За столом напряженная тишина.

— Давайте не будем драматизировать ситуацию, хорошо? — откликнулась первой Ксения Александровна. — Время покажет, насколько сильны у вас обоих чувства. В Лондоне, когда мы все там будем, вопрос, я думаю, решится. Мы с мужем очень надеемся, что счастье ваше и Иры не за горами.

Он телеграфирует матери:

«Все по-старому, очень были рады меня видеть. Уверили (в который раз!), что, в принципе, ничего против меня не имеют. Ждут согласия Бабушки, которая пока молчит. Та, по-видимому, выжидает. На ее втором сыне Михаиле поставили крест, на внука надежды призрачные. Остается мой лучший друг Д. Конечно, выгоднее быть в таком случае его женой, чем женой кого-либо другого».

Мать отвечает из Киссенгена:

«Дорогой мой Феликс! Все не собралась тебе написать, т. к. в Париже с утра до вечера бегали по городу, а вчера рано утром выехали сюда. Твое письмо очень ясно показывает, что все у них решено. Мне только не нравится переписка ваша. Я нахожу это преждевременным. Боюсь тоже за Дмитрия. Он тебе говорит все, но так, как он хочет. Перед тобой он чист, а в душе неизвестно, что происходит. Если даже все это устроится теперь, я боюсь за будущее. Вообще, это вопрос, с которым нужно считаться. Пока Дмитрий не женится, я не успокоюсь».

Лабиринт, не знаешь, как выбраться!

В середине июля Ирина с семьей приезжает в Лондон, он ее опередил.

«Вчера завтракал в «Рице» с родителями, Ириной и англичанином, — сообщает матери. — Очень странное впечатление производит этот господин. Он себя, по-моему, держит очень развязно, хотя довольно симпатичный. Во время завтрака он несколько раз напоминал великой княгине все то, что она должна была купить для Ирины. Он очень о ней заботился, но ей это неприятно, и за завтраком она все время краснела. После завтрака я их отвез в гостиницу, а вечером поехал с ними в театр, англичанин тоже был. Все очень странно. Великая княгиня все время с ним ездит вдвоем, и он у них все время сидит. Сегодня были с Ириной в музее. Много говорили. Она решила бесповоротно, даже если бабушка будет против, настоять на своем. У нее очень утомленный вид, и я думаю, что жизнь родителей не может не быть ей замечена».