Боги войны - Дмитрий Агалаков Страница 19

– Хошь – верь, хошь – не верь, а было! – Селезень пожал плечами. – Да с чего бы мне тогда воды остерегаться? Днепровцу-то? Я ведь то и дело в воду гляжу – жду её! Вот и думайте сами!..

Кажется, этот довод подействовал на гребцов – и старых, и молодых. Ермак снисходительно покачал головой. Матвея Мещеряка разбирал животный смех. Он закрыл широкой ладонью рот, чтобы не прорвало, но атаману хватило и этого.

– Вот что, сказочники, – сурово бросил Ермак. – Коли ляхи встрепенутся, то всех нас к русалкам отправят! У них пушек и пищалей много! И самих ляхов да турков в десять раз больше. Ясно?

– Ясно, – тихонько вздохнул Селезень. – Всё ты, Матвей, виноват! Расскажи ему про диво-дивное! А я что? Если просят…

Ожидание выходило томительным. Напряжение нарастало. Долго в тишине просидеть было сложно.

– А скажи нам, Селезень, вот что, – вновь тихонько заговорил Матвей Мещеряк. – Мы сами казаки волжские – с ляхами да литовцами воевали мало. Я так, к примеру, хорошо знаю, каков татарин на вкус. Или ногаец. Ногаец – тот посолонее, татарин – с горчинкой. (Едва подгребая вёслами, борясь с течением, казаки широко скалились рассуждениям весёлого Мещеряка.) Но коли судьба распорядилась с панове поближе познакомиться, скажи нам, Селезень, днепровская ты душа, каковы на вкус ваши ляхи?

Но Селезень отчего-то призадумался, только вздохнул тяжело. Точно о чём-то важном вспомнил!

– Говори, Селезень, каковы ляхи на вкус! – тихонько вторили Матвею гребцы – волжские казаки.

– Ну вас, балаболы! – как от стаи назойливых комаров, отмахнулся пожилой запорожец. – Чего пристали?

– Как это «ну вас»? – не унимался Матвей. – Как это «чего пристали»? Говори, каков твой шляхтич, коли на блюде окажется?

– Да за что ж вы меня так мучаете?! – вдруг хоть и шёпотом, но горячо вопросил пожилой казак с чубом. – За какие такие грехи?

– А что не так? – удивился Матвей.

– Да то не так, Матюша! У меня аж слюнки потекли от твоих разговоров про ляхов! – вспылил лучник. – Гордый шляхтич на блюде ой, как хорош! – загорелся Селезень. – И жареный, и вареный, и с кровью! Я так любого едал! Мне только подавай одного ляха за другим – я их, как жирных курят, могу разделывать. Ляжки, крылышки, грудка да голова! К любому случаю закуска! Вот как хорош лях!

– А как его есть-то надо, ляха твоего? – поинтересовался Матвей. – Холодным али горячим? – Он подмигнул своим. – А может, тёплым?

– А неважно! Можно и холодным, и горячим, и тёплым! Главное, чтобы с яростью в сердце! Вот как надо есть ляха! Сейчас сам и отведаешь, Матюша! Только не глотай сразу много, как судак плотву, – распробуй поначалу! На язык положи да подержи. Посмакуй вначале!

Неспешно работавшие вёслами казаки, сидевшие по атаманскому стругу, засмеялись слишком громко.

– Цыц! – по-отечески бросил своим казакам Ермак. – Ну, балаболы! – Это уже касалось Матвея Мещеряка и разговорчивого запорожца. – Днепр разбудите – головой ответите оба! Как дети малые!..

– Так то Матвей меня разохотил! – тотчас оправдался пожилой чубатый казак. – Я так молчу! Из меня и клещами лишнего слова не вытащишь, атаман!

Тихо секлась вода, делясь на две волны под носом казацкого струга, тихонько всплескивалась под двумя десятками длинных вёсел. Но Матвея так и подмывало!

– А тут ещё и турки будут! – едва слышно молвил он. – Как турок-то, Селезень? На вкус в смысле?

Казаки даже замерли от этого вопроса. Тут и Селезня прорвало:

– А турок так сладок, что сил нет! – на свой страх и риск горячим шепотком молвил он. – Сам под нож просится, как молочное порося! Правду говорю, атаман, истинный крест! – перекрестился чубатый запорожец на обернувшегося Ермака. – Вот лежит он подрумяненный, жирком истекает! А какой аромат! Как говорила моя вторая жинка, тоже саблей владевшая хоть куда: ум отъешь и титьки в кровь расчешешь! Вот каков турок!

– Ну а кто же лучше? – не удержался от вопроса Матвей. – Лях или турок?

И вновь от вопроса Мещеряка замер казацкий струг.

– Высажу я вас, – бросил Ермак и поневоле рассмеялся: – Пешком до Могилёва пойдёте, людоеды!.. Ну говори, говори, Селезень! Кто вкуснее: лях или турок? Не томи! Ну?..

– А я так и ляхов люблю, и турок, атаман! – Селезень вздохнул глубоко, точно нырнуть собирался. – Так люблю, что сил нет!.. Ляхи у меня мамку с тятькой закололи пиками да сестру с братом, весь хутор сожгли, а турки первую жену и двух деток уволокли к себе. Молодая она ещё была, красивая! Продали, наверно; не видел я их более… – Он поглядел на звёздное небо. – С тех пор и я никого не жалею: ни турецких жёнок, ни ляшских, ни деток их. – Селезень горько улыбнулся. – И будет мне за грехи мои последней женой моя русалка из юности моей… Жаль, трубочку нельзя раскурить! – тихо-тихо вздохнул запорожский казак.

Уходили вёсла в чёрную зыбь реки. Первая из казачьих рек вела царёвых разбойников к заветной цели. Чёрный лес тянулся по обе стороны Днепра. И луна золотой рябью текла вдоль всей реки, рассыпалась, играла. Светился Днепр, особенно на середине, сверкал и переливался так, точно со звёздами разговаривал. Вот где бы струги стали заметны, но не здесь, не здесь! Тут, укрытые тенью, они тенью и скользили против течения – упрямо шли на север.

– Замок виден уже весь! – заметил Матвей Мещеряк. – Что ж это Васькины ребята молчат? Неужто случилось что?..

Казаки приумолкли. Все ждали сигнала. Только и думали о втором казацком атамане, Василии Янове, которому выпало действовать со своим войском на суше.

– Вона, вона, началось! – вдруг крикнули с заднего струга, идущего вслед атаманскому. Голос дозорного так и полетел по реке. – Горит посад-то, занимается!

И все тотчас же потянули головы в сторону. А вскоре уже, кто не сидел за вёслами, тот поднялся во весь рост. «Горит! Ой, горит!» – весело переговаривались казаки. Ермак, Матюша и Селезень тоже быстро встали. Над полосой леса уже занималось недалёкое зарево. Вёрст пять, не более того! Зарево стелилось влево и вправо, на глазах становилось ярче и полнее.

– Шеломы одеть, – приказал Ермак.

– До Могилёва не более версты осталось, – сразу собравшись, сказал Матвей Мещеряк.

– Как раз успеем, – кивнул Ермак. – Только теперь в рот воды наберите! Будете трепать – языки уполовиню!

Тёмный лес шёл по обе стороны Днепра. А в крепости уже били в набат. Там сейчас собирали войско. Зарево за ближним лесом разгоралось. Там, на посаде, сейчас лютовали казаки Василя Янова. Струги пошли быстрее, заторопились что есть мочи; обгоняя друг друга, полетели в сторону крепости. Было ясно: никому сейчас нет до них дела! Надо ловить момент!

– Братцы! – послышалось с соседнего струга. – Я, кажись, корабли вижу!

– Ермак Тимофеевич! – окликнул атамана Матвей Мещеряк. – Вон же они! Целый флот!

– Я и сам вижу, – сказал атаман. – Тьма их!